Юлиан Калвер: Мы из стройбата

Дедушка с непониманием посмотрел на чужие часы, потом на вытатуированный жирными синими линиями, чуть выше их, почти у самого локтя, якорь, заинтересовался, забыл, о чём спрашивал, шевеля губами, прочитал криво написанные по обеим сторонам якоря загадочные синие имена «Вася» и «Дульсинэя», сказал: «Да, красиво!», – согласно кивнул и, добавив: «Но музыки-то нету!», – смачно, со страстным мычанием, зевнул во весь рот.

И правда, музыки не было. Торжественности тоже. А было утро. Яркое и светлое июньское утро.

– Тихо ты, – одёрнул его хозяин якоря, – начальство вышло, наверное, говорить будет, – и он подслеповато уставился на вышедшие гуськом из полуоткрытых синих с красными звёздами ворот районного военного комиссариата две фигуры в армейской форме.

Вышедший первым небольшой невзрачный капитан равнодушно окинул взглядом толпу провожающих, потом с любовью взглянул на свои большие и модные наручные часы, оглянулся и уже без любви посмотрел на по-медвежьи топчущегося за его спиной тучного красного майора, серьёзно озабоченного тем, что пять минут назад, при выходе из своего кабинета, он с размаху зацепился за ручку двери и с мясом оторвал карман кителя.

Капитан глубоко вздохнул и, плохо выговаривая «р», произнес:

– Пора!

Оторвавшись от увлекательного дела – прилаживания на место карманных лохмотьев – полностью погруженный в это занятие майор удивился, широко раскрыл свои всё норовящие закрыться малюсенькие сонные глазки и, некрасиво оттопырив нижнюю губу, внимательно осмотрел капитана, вернее, его лицо, которое было того цвета, что в британских ВВС времён Второй мировой войны назывался «землистый, тёмный».

– Уже пора? – сделав губой возвратно-поступательное движение, переспросил он.

Капитан утвердительно кивнул головой. Майор тоже кивнул и, сделав губой на этот раз колебательное движение из стороны в сторону, проговорил:

– Тогда сейчас скажу.

Он, собираясь с мыслями и не то медленно просыпаясь, не то приходя в себя от горя по поводу порчи кителя, потоптался на месте, а проснувшись, прикрыл рукой от любопытных глаз как будто собаками рваный карман, ласково его погладил, запрыгнул на высокий недавно побеленный бордюр, подобрал губу и внезапно во всю глотку гаркнул:

– Товарищи призывники и их провожающие!

Не ожидавший от майора таких трубных звуков, капитан вздрогнул и одобрительно кивнул головой, а толпившиеся у ворот военкомата призывники, числом пять, и их провожающие, человек тридцать-сорок, вздрогнули, выжидательно уставились на майора, дружно, как по команде, открыли рты и тревожно затихли. Ободренный всеобщим вниманием майор обвёл взглядом толпу, набрал полные легкие воздуха и открыл рот, чтобы начать речь, но не смог, потому что среди обратившихся в слух провожающих двоюродный дядя призывника Василия Клюева, широко улыбаясь и этим демонстрируя общественности отсутствие пяти зубов в ряд, шипя воздухом в это самое отсутствие, громко прошумел:

– Дефуфшка, мофжет, фам налить?

Стоящая возле дяди, слегка качающаяся улыбчивая худосочная девица с испорченными кариесом зубами и обширным бланшем под правым глазом, согласно, по-птичьи пискнула и, конфузливо улыбаясь, скосила глазки.

– Това… – майор поперхнулся воздухом, захлопнул рот и возмущенно вытаращился сперва на сбившего его с мысли дядю, потом на «дефуфшку».

На дядю зашикали.

– Фшделаем! – не обратив внимания на негодование провожающих, сказал дядя, достал из внутреннего кармана серенького, в пятнах, миршавенького пиджачка зелёного стекла бутылку, выдернул зубами свёрнутую из газеты пробку и, горя глазами, как кот, стараясь от нетерпения души не греметь горлышком об извлечённый из кармана мятых брюк тёплый стаканчик (каковой в кругах торговок семечками имел название «маленький», а среди любителей выпить был известен как «эталонный»), наполнил его и протянул девице.

Та, изо всех сил делая вид, что стесняется, взяла стаканчик двумя пальчиками, отставила в сторону локоток и, шкодливо поозиравшись по сторонам, неожиданно лихо «тяпнула». Дяде показалось, что в этот момент она коснулась макушкой лопаток. Он искренне восхитился, показал девице большой палец и громко удовлетворенно крякнул. От этого «кряка» собравшийся было с духом майор потерял нить будущего выступления и, бекнув: «Това…», – отвесил губу и как-то неловко пикнул.

На дядю опять зашикали, но он только отмахнулся:

– Ефщё? – не выпуская бумажной пробки из зубов, спросил он.