Юлиан Калвер: Мы из стройбата

«Голубые погоны! Неужели десантура? Во, повезло Ваське!» – с завистью подумал Мурчик.

Все парни, когда их для проформы спрашивали на призывных комиссиях в военкомате, где они хотели бы служить, отвечали, что служить мечтают только в воздушно-десантных войсках. Мурчик не был исключением, но несколько прыжков с парашютом имел только лежащий под лавкой в отключке Прун, и почему в десантниках оказался плюгавый Васька, а не Прун или он сам, Мурчику было непонятно и даже обидно.

Он успокоился, когда голубопогонному сержанту стоящий неподалёку капитан в фуражке с голубым околышем, с длинным, похожим на лицо арабского скакуна лицом, прервав оживлённый весёлый разговор с майором внутренних войск, взмахнув рукой, крикнул:

– Мукосеев!

– …косеев! – долетело до Мурчика.

– Я! – мордатый сержант встал и одел на голову не голубой берет, а пилотку.

«А, всё понятно, это летуны!» – игла зависти выскочила из сердца Мурчика, и он с облегчением отвернулся от авиаторов.

– Кому чухаемся? – блестя позолоченной дужкой на очках и глядя поверх неё в разные стороны, заорал на него косой лейтенант, – почему сидим? Ты привыкай по команде всё делать в мгновенье ока, а не то будешь получать, как сидорова коза. Давай, вставай и иди в строй! Вставай, не стесняйся, тут все свои!

– Что? Что? Что? Я не ослышался? Лейтенант, вы его уговариваете? – скривил загорелое лицо милицейский капитан, уставясь в сторону Мурчика, – а ну ты, вошь колхозная, я засекаю время: вскочил, два прыжка, две секунды, и ты в строю! Время пошло!

Капитан дёрнул правой рукой, обнажая запястье, на которой на дорогом кожаном ремешке блестели часы «Командирские».

– Чего сидишь? Беги к капитану! – ещё ниже наклонил голову к растерявшемуся Мурчику лейтенант.

– Не торопится, – тихо сказал старшина у капитана за спиной.

– Это он напрасно. Да, дядя! Вижу, над тобой надо будет поработать, – крикнул капитан, – ничего, поработаем! Ты у меня скоро будешь бегать, как в жопу раненный мустанг! По потолку! Круглые сутки! Я тебя наклоню. До земли наклоню! Вот, вот так вот, до самой земли! На тебе шкура будет трещать, скот! Две секунды, бегом сюда!

Мурчик с трудом поднялся. Его руки и ноги дрожали и не слушались, в голове гудел мутный Игорев самогон и ещё что-то, он пока не мог понять что, и от этого «что-то» где-то в глубине мозга зарождалась злость. К такому обращению не привык. Это он скот? Почему? Да, такого начала службы он не ждал.

Он был в семье младшим, любимым и долгожданным: его и старшего брата разделяли десять лет. Он рос сам по себе, особо не страдая от родительской опеки. Им было некогда его контролировать – они работали. Отец в шахте, мать – швеёй в ателье. В семье ссоры были обычным делом: отец часто выпивал с многочисленными коллегами по работе, то по поводу ухода кого-то из бригады в отпуск, то по поводу из него прихода, и трёхлитровые «бутыльки» с самогоном шли бесконечной чередой. И хотя мать на него пьяного постоянно кричала: «Скотина! Кровосос!» – и что «он жизнь ей погубил», но когда отец трезвел, они всегда находили общий язык. До следующей скорой отцовой пьянки. Мурчика ссоры обходили стороной – его любили. Хотя родители и на него иногда покрикивали, не без этого, но без злобы, только для порядка, и он рос равным среди равных, понятия не имея, что такое унижение.

И вдруг он узнал. Узнал остро, в один миг. Какой-то вшивый милицейский офицеришка обозвал его скотом, и именно за то, что он как раз и не поступил, как дрессированный скот – не подбежал к нему, виляя хвостом, по первому свистку! И за это его будут наклонять? Делать из него этого самого наклонённого скота? А разве в армии делают скотов, а не солдат? Неужели это та армия, защитница Родины, мирного её сна, в которую он так стремился? Неужели это у нас такая армия? Армия наклонённых? Зачем? А где же?..

Он был воспитан на советских фильмах, где всё в Советской армии изображалось умным и романтичным, где солдаты под руководством лопающихся от благородства офицеров с умным прищуром глаз, защищая Родину от врагов, бежали в атаку на извергающие огонь доты и дзоты и прикрывали своим телом от огня командиров… И он был готов бежать на эти дзоты, он об этом мечтал и в это верил всем сердцем… Он и сейчас готов был идти в атаку… Но как прикрывать в бою вот этого неизвестно за что ненавидящего его капитана? Как?

Что-то треснуло в душе Мурчика, и всплыли в памяти рассказы вернувшегося на дембель из морской авиации брата о царящем в армии беспросветном, махровом идиотизме, об идиотских приказах, ворюгах-прапорщиках, пропойцах-офицерах, дураках-генералах, о мытых мылом плацах и крашенных краской листьях на деревьях, рассказы, которым он тогда ни за что верить не хотел.