Было только десять часов утра, прошло только четыре часа с момента отъезда из дому, а тихонько смывшемуся с плаца, примостившемуся под лавочкой недалеко от Пруна, страдающему от жары, перепивания и неизвестности, неважно себя чувствовавшему Мурчику казалось, что прошла вечность. Он хоть и не пил все тосты подряд и сейчас был не такой расклеившийся как Прун, но чувствовал себя очень неважно, и часок сна был бы ой как не лишним.
Мурчик лёг поудобнее – может, всё-таки удастся вздремнуть, а то от выпитого в раскалённом солнцем автобусе и на лавке под тополем поганого Торчкового самогона болела голова и начинало тошнить. Едва он закрыл глаза как доносившийся с плаца шум сборов и храп Пети Жуковского стали восприниматься как нечто далёкое и совсем не мешающее погружаться в такой сладкий, тёплой мягкой ватой окутывающий сознание сон.
Он уже почти заснул, когда отчётливо услышал свою фамилию. Мурчик машинально сказал: «Да», – пришёл в себя и под окрик склонившегося над ним с бумажкой в руке очкастого фраера-лейтенанта: «Ты чего тут разлёгся, как собака? Встать!» – открыл глаза.
Он протёр правый глаз, сел на земле и покачнулся – самогон и солнце давали о себе знать.
– Товарищ капитан, нашёл! Здесь он! Вот он! – тряся мятой бумажкой радостно крикнул лейтенант стоящему невдалеке перед шеренгой из девяти призывников капитану, с лицом, как будто сошедшим с висевшего на стене военкомата огромного плаката, на котором красной, белой и чёрной красками в профиль, на фоне серпастого и молоткастого флага были изображены смотрящие вдаль, стоящие уступом и упёршиеся виском в ухо впереди стоящего: моряк в бескозырке, лётчик в шлеме и кто-то третий, видимо символизирующий сухопутную армию, с рачьими глазами, медалью на груди и в немецко-фашистского покроя фуражке на длинной узкой голове.
Капитан в серой милицейской форме и стоящий рядом с ним на одной ноге, прижимающий к согнутому колену открытый портфель грузноватый, толстошеий милицейский старшина-сверхсрочник кивнули головами. Старшина – круглой, капитан – узкой и длинной, покрытой немецко-фашистского покроя фуражкой. Лицом капитан был очень похож на плакатного героя с медалью, на этого третьего, в фуражке, только у того, на плакате, как и положено символу, губы были как пампушки, а у него были тонкие, крепко сжатые, опущенными уголками демонстрирующие лёгкое презрение к окружающим.
– Давай его сюда! – шевельнул губами, похожими на двух лежащих друг на друге дождевых червяков, капитан.
– А? Слышал? Бегом в строй! – сфокусировав на Мурчике линзы, закричал лейтенант.
– В какой, – не понял Мурчик, – строй?
– Вон в тот! Покупатель за тобой приехал и формирует команду.
– То ж милиция. В вытрезвитель команду, что ли?
– Не милиция то. Иди!
– А они? – Мурчик огляделся по сторонам, но возле него из тех, кто с ним сюда приехал, лежал только пьяный Прун, – они разве не со мной?
– Не с тобой.
Мурчику вдруг стало одиноко. Даже эти, кроме Васьки Клюева, вообще не знакомые ему парни, с которыми его привезли сюда, на сборный пункт, с которыми они выпили и вроде подружились, оказывались не в его команде.
Он присмотрелся к строю своих будущих сослуживцев и среди всех девяти не увидел ни одного знакомого лица. Он перевёл взгляд в сторону, на плац. Там перед офицерами разных родов войск, стоящими со списками в руках, толпились новобранцы, и после того, как громко назывались их фамилии, они отзывались, собирались в разного размера группы и готовились уехать туда, куда повезёт их «покупатель» – на защиту границ великого и нерушимого Советского Союза.
Нагловатый самоуверенный Игорь сверкал золотым зубом в центре плаца в группе из человек двадцати, сидевших на своих пожитках перед немолодым капитаном, с пушечками в чёрных петлицах и строгим озабоченным лицом, что-то своё доказывающим заместителю начальника сборного пункта, размахивая списками то перед его невозмутимым лицом, то в сторону новобранцев.
Ближе к воротам, в тени здания, среди полутора десятков таких же, как и он, нетрезвых, одетых кто во что гаразд парней, полукольцом улёгшихся на горячем асфальте вокруг сидящего на чьём-то чемодане простоволосого мордатого сержанта с голубыми погонами, лежал возле своего вещмешка пьяненький Васька Клюев. Он с удовольствием ковырялся в носу и увлечённо слушал разглагольствования сержанта, которые тот сдабривал интенсивной жестикуляцией.
Читать дальше