Роман Воликов: В ожидании революции

После избрания нового президента, хорошо подмечено – избрания, вступил с ним конфликт. Конфликт проиграл, эмигрировал в Англию. Активов в России, после некоторой борьбы, лишился. Недавно, после серии судов с чукотским олигархом, лишился и активов за её пределами. По меркам миллиардеров, теперь – нищий.

Сигарета. Вторая таблетка снотворного. Надо поставить будильник на восемь утра, чтобы выпить третью таблетку. «Жизнь есть дурная повторяемость неблаговидных поступков…» Кто это сказал? Парменид? Скорее, Пифагор. Пифагор уж точно применил бы своё любимое слово – предел. Чтобы извлечь смысл, надо установить предел. Кому надо?

Всё! Спать…

– Здравствуйте! – Пинос сидит к нему спиной. – Я ждал вас!

У него крепкие нервы, подумал он, даже не повернулся. Он молчит.

– Вы немой? – голос Пиноса спокоен.

– Нет, – говорит он. – Просто сказать: «добрый вечер!» прозвучит как неподобающий случаю оптимизм.

– Вы человек с юмором, – говорит Пинос, встаёт с кресла и поворачивается. – Я думал, что мой палач будет выглядеть по-другому.

– Разочарование, в определённом смысле, моя профессия, – говорит он.

– Да, конечно, – говорит Пинос. – Звать полицию, насколько я понимаю, бесполезно.

– С властями вопрос согласован. Сочувствую, но англичане вас сдали, Борис Абрамович.

– Я им никогда не нравился, – говорит Пинос. – Рано или поздно это должно было произойти. А когда полчаса назад я обнаружил, что охраны и обслуги нет ни души и телефонная связь отключена, я сел в кресло и стал ждать.

– Теоретически у вас было время сбежать, – говорит он.

– Куда? – Пинос смотрит сквозь него. – Вы же всё равно найдете. А в моём возрасте быть подстреленным как зайчик на лугу просто неприлично. Вы курите?

– Да. Вас угостить?

– Будьте так добры. Я бросил курить семнадцать лет назад, а сегодня есть все основания начинать. Хотите выпить?

– Спасибо, на работе не пью, – он протягивает пачку сигарет.

– Я тоже не буду, – Пинос затягивается сигаретой. – Ах, почти забытый вкус бурной молодости. В чистилище лучше поступить трезвым. Как вы думаете, вы должны в этом неплохо разбираться.

– Вы преувеличиваете мою компетенцию, – он тоже закуривает. – Моя работа заключается в том, чтобы подвести к черте. Что за ней, я не знаю.

– Хорошо, – говорит Пинос. – Поговорим, как практичные люди. Каков набор услуг?

– Он отработан веками, – произносит он, – и не так велик. Либо принять яд, либо повеситься. Поскольку вы не римский император, вскрыть вены в горячей ванне – будет выглядеть вульгарно.

– Я не предполагал, что у вас есть эстетические принципы, – говорит Пинос. – Вопрос на засыпку: а если я откажусь?

– Я вас покину, вместо меня придут два человека. С лёгкой руки кинорежиссёра Бессона, мы их называем Мусорщик и Доктор. Один будет держать вас, второй сделает внутривенное. Всё.

– Пошло, – согласился Пинос. – Обойдёмся без водевиля. Сколько у меня есть времени?

– До рассвета, – говорит он. – Тёмные дела требуют тёмного времени суток.

– Не так уж мало. Положите пачку на стол, чтобы я не просил каждый раз сигарету. Расскажите о себе. Трудно откровенничать с совершенно незнакомым человеком.

– Вам хочется откровенничать? – спрашивает он.

– Провести последние часы перед смертью в безмолвии это бездарно, – говорит Пинос. – У вас нет причин меня опасаться.

– У меня самая обычная биография, – говорит он. – Родился и вырос в Кеми, это городок в северной Карелии.

– Я знаю, – сказал Пинос. – Оттуда пароходики бегают на Соловецкие острова. Я был когда-то, очень давно.

– На третьем курсе юрфака ленинградского университета был завербован в организацию, интересы которой я здесь представляю.

– Какой я у вас по счёту? – спрашивает Пинос.

– Не первый.

– Вы, по-видимому, относитесь к той части населения нашей страны, которая считает меня исчадием ада?

– В известной степени. Хотя морализаторство не моя стихия.

– Я очень хотел жить, – после некоторой паузы говорит Пинос. – Я ведь начал заниматься бизнесом сравнительно поздно, в сорок три года. Даже фарцовщиком не был в славные советские времена. Научный сотрудник в физтехе, сначала обычный, потом, когда защитил диссертацию по полупроводникам, старший. Двухкомнатная квартира в Беляево, которая досталась от покойного отца, очереди в магазин за всем на свете, раз в год на две недели «дикарём» в Крым. Сейчас трудно представить, но я был с бородкой норвежского шкипера, такой социалистический денди, одетый в польские джинсы и финские кроссовки, с болгарской сигаретой во рту. Году в восемьдесят втором, да, верно, в восемьдесят втором, Брежнев умер, жизнь совсем убогая наступила, вы должны помнить эти времена…