Александр Войлошников: Пятая печать

Я думаю об этой не написанной книге, пытаясь представить, какой она будет, если напишу её я: «и был бы насмешливо горек его непоспешный рассказ». А что? Интересная может быть книга… По форме, по содержанию, а главное, – по взгляду на истины, которые всем плешь переели. Это должна быть книга, корнями проросшая из страшного, странного времени, книга о «Странной войне» и самых странных событиях в истории человечества, из-за которых эту войну называют «Неизвестной»! Как рассказать про Неизвестную войну о которой никто не знает? Как рассказать про нас, о ком сказано в грустном стихе:

Кто сделает это, коль «нас на свете нет»? Как не выкручивайся, – только я. Я на этом свете. Дал мне Бог память. Как написал Блок:

Что с того, что я технарь и всю жизнь не писал даже писем – некому было. Не умею я и не люблю писать!! И грамотёшка технарская. Но не в Бога верю я, а Богу! Поэтому знаю: если будет трудно – Бог поможет! – даст Он и желание и кураж. И всё, что положено: мысли, талант, свободное время и новейшие техсредства, чтобы писать! Даст специальную пишмашинку, чтобы сама писала и ошибки не допускала! Даст мне дерзость, чтобы я, всё как есть, выплеснул! Без недомолвок! Нате!! Было это! Было ТАК!!! А тот, кто говорит иначе

«тот лжец и нет в нем истины» (1Ин.2:4).

Говорят, кто-то из тех, кого гуманное человечество за пристрастие к правде приговорило к сожжению на костре, в ожидании исполнения такой горячей о себе заботы, сидел и думал: «Ну, а если не я… то кто же??» Значит были… и до меня были те, для кого молчать больней, чем сгореть в огне!

Есть у этой сопочки и географическое название, но мы, пацаны с «Суханки» – Сухановской улицы, – называем её «наша сопка», потому что живём здесь в новых, благоустроенных «Домах Специалистов», рядом с университетом, где мой папа работает профессором. Каждое утро я бегаю через нашу сопку в школу № 1, где закончил три класса. И сегодня, в последний день учебного года, нас, третьеклашных «внучат Ильича», будут принимать в пионеры, будто всамделишных четвероклассников!

Обычно я бегаю в школу по тропинке вокруг вершинки, но в хорошую погоду, как сегодня, поднимаюсь к топографическому знаку на вершине. Отсюда видны и центр Владивостока, – Светланка, – и бухта Золотой Рог. Свежий ветерок, пахнущий Тихим океаном, посвистывает в щелях старинного топознака, а яркое весеннее солнышко рассыпает радостные серебряные блестки по празднично яркой синеве бухты. А почему не назвали бухту Серебряным Рогом? Тем более, Золотой Рог есть в Стамбуле…

Низковата сопочка, – не видно отсюда море из-за высоких сопок полуострова Чуркина и Русского острова. Зато бухта и торговые суда, под флагами разных стран, – как на ладони! – и волнуют воображение больше, чем пустая линия морского горизонта. Каждый день в ослепительном сиянии бухты появляются новые причудливые силуэты сухогрузов, лесовозов, контейнеровозов, рефрижераторов, танкеров, ледоколов, дразня пацанячье любопытство замысловатым разнообразием корпусов, палубных надстроек и рангоута. Полярными морозами промороженные, тропической жарой прожаренные, дальними океанами просоленные, штормами всех широт трёпанные, романтично неряшливые торговые суда – трудяги океанов, – приносят в тихую бухту, вместе с прозаическими грузами, ароматы тропических островов и мечты про удивительные страны.

Через моря и океаны, сквозь льды и туманы днями и ночами идут к этой бухте суда со всех широт и меридианов нашего шарика, упрямо накручивая на тяжелые гребные винты тысячи круто просоленных океанских миль. Идут, чтобы бросить тяжелые цепкие якоря в ласковой бухте, укрытой горами от тайфунов и цунами, бухте, которая, как котёнок с серебристой шкуркой, дремлет под майским солнышком, свернувшись калачиком среди уютных зелёных подушек – сопок, окружающих бухту. Есть сопки подушки и подушечки, плашмя они лежат и торчком стоят. Не спроста моряки говорят, что смотрится Владивосток с Орлинки не хуже, чем Рио де Жанейро с Карковадо.