Валерий Протасов: Река времени. Дневники и записные книжки

Для обывателя комплекс ― это странность, болезнь. Так и вспоминается лесковский «Однодум»: «Всякому то странным кажется, что самому несвойственно».

Сказано: на ошибках учатся. И, точно, если руку обжёг, больше в огонь не сунешься. Но ошибки ошибкам рознь. Сколько бы я ни узнавал о своих ошибках, какой бы опыт при этом не получал, я повторяю их беспрерывно, даже сознавая, что делаю то, что мне вредно. Но не могу иначе. Не могу молчать, если мне защемили душу. Инстинкт сопротивления срабатывает прежде разума, да и разум вполне с ним согласен. Наверное, есть опыт внешний и есть внутренний. Внешний говорит, промолчи, избежишь столкновенья, а внутренний отвечает: не могу молчать. И внутренний прав. Он сохраняет во мне мою сущность.

Часто же просто не помню прошлого опыта. И не опыт, а доверие к инстинкту жизни заставляет меня вступать в столкновение с людьми, о мелкости, злобе которых я знаю.

Без таланта и деловитости в жизни трудно чего-нибудь добиться. Но талант и деловитость редко идут рядом. И хорошо, когда напористость и деловитость даны добрым людям, а часто бывает наоборот. И если бы все были напористыми и деловитыми, что бы это было? Но деловитость, большей частью, как и талант, свойство природное. И учиться тому, что тебе от природы не свойственно, вовсе не следует.

Все хотят быть счастливыми, и все счастье своё видят в достижении. Но, достигнув желаемого, счастливыми очень часто себя не чувствуют. Это значит, что не тот путь человек выбрал и не то счастье искал. И, бывает, что от достижения человек становится не лучше, а хуже, и даже мстит кому-то за это. Для многих счастье ― это ступенька над другими людьми к успеху и власти, и ещё ступенька, и ещё ― и вот вся жизнь только из этих ступенек и состоит.

Как-то летом проходил я в Измайловском парке мимо открытого ресторанчика. Двое молодых людей вышли на веранду. Лица осоловелые, глаза мёртвые. И вот, слышу, один говорит другому:

– Главное, ты теперь человек, а они…

И осекся, увидев, что я на него смотрю.

Похоже было, что один из них защитил кандидатскую, но что-то там случилось не так.

Я подумал: «Вот ведь как печально: учился человек, трудился, а пришел заветный день ― ни радости, ни веселья, а только злость да обида на кого-то». И выходит, приобрёл он не то, что нужно душе для счастья, и не только не научился жить, но потерял и то, что имел. Если ты приобретёшь весь мир, а душу свою потеряешь, на что тебе такая победа? ― говорится в Библии.

Печальная это была картина. И, может быть, столько обид, унижений пришлось хлебнуть каждому из них, прежде чем стать таким вот «человеком», сколько дурных примеров насмотреться! Сколько их обижали, прежде чем они начали других обижать! И получилось так, что путь к образованию стал для них той ступенькой, с которой они могут делать зло другим людям.

Слова из песни Вл. Высоцкого. И точно: все лезут в писатели, в артисты, в кандидаты наук, в чиновники. Быть бы наверху, добраться до сливок! Но дело тут не только в корыстном расчёте. Внизу всё обезличено, закатано катком. Наверху хоть какой-то глоток воздуха.

Усилиями воли можно, конечно, многого добиться.

Но есть и другой подход. Не навязывать жизни свою волю. Если призвание – просто жить: живи, не поднимай пыли. Жить так: достаточно высокое призвание для человека. Кто тебе сказал, что ты должен что-то сделать на земле? ― спросил какой-то философ.

Пытаясь объяснить литературное чудо средней России, говорят о том, о сём, о каком-то особом магнитном поле, но забывают о живом народном языке. Как он отзывается в душе: вот что главное для писателя. Без музыки языка не было бы ни Тургенева, ни Толстого, ни Фета, ни Бунина.

Всё лучшее создаётся в отречении, в предельном напряжении души. Понимаю это по себе в молодости. Душе было плохо. Вся она была в слезах и скорби, как горячий комок. Всё для меня было закрыто в жизни. Боль моя собиралась в душе и капля по капле сочилась из неё, как смола на рану, превращаясь в целебные слова.

Молодой поэт жаловался на одолевающие его горести, на разлуку с домом.

– В человеческом смысле, желаю вам, чтобы вашего горя не было, – сказал я. – Но в творческом… Вы ― счастливый человек, пока у вас есть это чувство страдания. Вы будете петь, пока сердце ваше кровоточит. Как только успокоитесь, музы отлетят от вас.