Все на секунду отвели глаза от пламенного, дикого взгляда и когда снова взглянули, перед ними был их старый приятель – водила Кеша, тип неприятный, но вида в общем —то терпимого.
Меж тем водила выключил афганскую занудь, и тут же включил радио. Оттуда понеслись стихи, прочитанные с нечеловеческим выражением:
«С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь…» – кричал надсадный голос, педалируя эмоции.
Стихотворение было хорошим, трогательным и не очень длинным. Таким, каким должно быть хорошее стихотворение. Его очень внимательно прослушал импозантный мужчина в дорогом клетчатом костюме и белой капитанской фуражке, всю дорогу молча сидевший рядом с хмурым матершинником. Он то и дело поправлял кипельный белый шарф, непокорно сползавший на грудь. В разговорах он не участвовал никак, и так ровно держал голову, что могло показаться, что она вообще утратила способность вращаться на толстой шее. Медальный профиль его горел на фоне холодного осеннего неба. Хотя он молчал, было видно, что перед нами очень неглупый и очень весёлый человек себе на уме.
Второй пассажир на заднем сиденье – невнятного возраста парень с фигурой увальня и глупым лицом посматривал на соседа, а потом переводил отсутствующий взгляд в пыльное окно.
– Новостей хороших побольше бы! – таков был его первый мессидж.
При этом он стал тереть лапой лоб, испещрённый морщинами.
– Петя! Каких тебе новостей надо? – грубо проскрипел матершинник, почти улыбнувшись. Видно было, что он запанибрата с Петей, сто тон соли, похоже, съели, но при том он понимает разницу субстанций и в глубине души подплинтусно презирает Петю, как не ровню себе, лоха и простофана.
– Денежных… по преимуществу! – ответил Петя, разводя огромные рабоче-крестьянские руки и чуть не зацепив соседей.
У Пети были большие глупые, воловьи глаза и африканские потресканные губы.
– Это как работать будете, б…! – почти злорадно прошипел Юрок, впиваясь в руль на повороте и налегая на него грудью, – … мою черешню! Будете работать, всё ничтяк, в беде не оставлю, не будете, …. – пеняйте на себя! Раз… у вчистую! Рас… рю!
Он сказал это с такой нечеловеческой яростью и так при этом ударил по баранке, что сердца всех пассажиров похолодели и ушли в пятки.
– А в чём будет заключаться работа? – взвизгнул рыжий, вихрастый молодой парень с заднего сиденья, сидевший с краю. Это были также первые слова, сказанные им в машине за весь долгий, петляющий путь.
– Как тебя зовут, малыш? – спросил Кеша, дёргая приклеенным аля-Михалков усом.
– Шура! – просто ответил парень, – Вернее меня мама Сашей звала, но она умерла! А вам Остап Ибрагимович, что, о нас не рассказывал?
– Не рассказывал! Так вот, малыш Шура, о котором нечего рассказывать! Если будешь плохо работать, то тоже умрёшь! Все умрут, и те, кто пашет, как вол, и кто шлангует, как лох! Но если что не так, ты умрёшь не своей смертью! Я просто тебя убью! Возьму кол и зарублю! Мама и у меня умерла, и мы все умрём! Но лучше если мы умрём от старости! А не от безделья и тупости! Ты понял?
– А как вы нам платить будете, если не секрет? – нагло поинтересовался Шура, хотя сосед дёргал его за рукав, чтобы он попусту не высовывался.
– Как я заплачу? Ты ещё не знаешь, как я вам заплачу! – презрительно-уклончиво сказал Кеша, скосив глаз на говорившего, – Если будешь задавать слишком много глупых вопросов, умрёшь гораздо раньше!
– Как это? – только и смог ответить Шура, не вполне оценивший новый вид шутки.
– Всё! Там узнаешь! – брезгливо отреагировал нагломордый водила, почёсывая выпиравшее..де, – Я хочу, чтоб сразу все поняли! И переспрашивать меня не надо! Не будете работать хорошо, ничего не дам! Это, б…, что получается? Я должен платить всяким …плётам и бездельникам! Вы пока только языками болтаете! Мне не нужны …дила стоеросовые! Мне работники и профессионалы нужны! Вот такие! Крепкие, простые, работящие! Такие, чтоб в руках звенело! Вот такие! Что делать, Петя, тебе там объяснят! Мы с ним уже как-то работали, в Тырятине, помнишь, тонну соли съели! Он всё знает! Правда, Петюнь?
– Правда-правда! Работали! Правда! – зачастил простофан Петя, – Ой, помню, Кеша Борисыч, помню!
Он лебезил перед этим дегенератом довольно умело, хотя всем остальным сразу стало противно. Он вообще предпочитал с Юрцом не спорить и всё поддакивал, да поддакивал. А порой, когда Кеша начинал ржать грубым крестьянским смехом, Петюня заливался вслед ему несвойственной для его могучего телосложения педерастической фистулой. Тут водила остановил машину у маленького леска, и побежал вероятно отлить, а потом вернулся, подтягивая синие спортивные штаны с просерью на коленках, вызвал Петю и уединился с ним под сенью большого корявого дуба. Наблюдать, как колобок с наглой усатой мордой, засунув клешни в карманы трико, насупившись, разговаривает с долговязым худым дебилом, который только поднимает брови и разводит руками, было так же потешно, как смотреть на Пата и Паташона в старом фильме.
Читать дальше