Анатолий Зарецкий: Царь горы. Непридуманные РАССКАЗЫ для детей и взрослых

А потом я учил всех разом «плавать» руками по дну, а тех, кто постарше даже нырять. И они плавали и ныряли, пока ни становились синими и в пупырышках, как дешевые утки.

Вытащить малышей из воды можно было только хорошей сказкой. А для начала, чтобы согрелись, показывал гимнастические упражнения. И очень скоро вся моя детвора легко ходила колесом и кувыркалась в луговой траве и песчаных дюнах нашего деревенского пляжа.

Это ли ни популярность. Появились и любимчики – несколько способных ребят, которые все хватали на лету.

– Я тебя очень люблю, Толик. А ты? – обняла меня однажды одна из таких девочек.

Этого мне только не хватало. Мгновенно вспомнил свою подружку Людочку, которая даже не попрощалась. Неодолимо захотелось в Харьков. И зачем только затеял эту физкультуру? Начал ради младшего брата. А где он теперь? Носится где-то с такими же малышами. А я, старший брат, должен играть в любовь с доверчивой малышкой…

Но лето неумолимо подвинулось к концу.

– Ты меня любишь, Толик? – с грустью спросила девочка в день расставания.

– Конечно, люблю, Ниночка. Ты моя лучшая ученица, – ответил ей.

– Обманщик ты, Толик. Уедешь в город и сразу забудешь.

– Никогда не забуду, – ответил тогда ей и не обманул, судя по этим строкам…

А как же переходный возраст?.. Он все еще будет напоминать о себе сумятицей в голове и чередой нелепых метаний. И пройдут годы, прежде чем в моей жизни наступит главный праздник юности – ВЕСНА ПЕРВОЙ ЛЮБВИ. Но он наступит. Непременно наступит. Ты жди его, Людочка.

Как-то прочел в умном журнале о необыкновенной способности человеческой памяти хранить все, что любой из нас воспринимает из окружающего мира всеми своими органами чувств… И хранит наша память ту череду жизненных событий до мельчайших деталей, чуть ли ни с момента рождения… Вот только добраться до дремлющих клеточек памяти и «считать» информацию может не каждый.

Впрочем, те сведения об удивительных свойствах памяти меня не потрясли. Еще в первом классе мог на спор запомнить с единственного прочтения любое стихотворение в пять куплетов и помнил его очень долго. А годы учебы развили память так, что за три дня, отпущенные на подготовку к экзамену, мог заново изучить любой предмет, который до того игнорировал весь семестр, причем усвоить настолько, чтобы без шпаргалок сдать на «отлично». И ведь сдавал. А наспех накопленные знания «выветривались» не сразу, да и то по причине невостребованности.

Вот только ближе «к годам мудрости» обнаружил, что события детства и юности помню гораздо образнее и ярче, чем все, что происходило позже. Стоит лишь «уйти в себя», и желаемые картины уже такого далекого прошлого возникают сами по себе, словно наяву…

«Две бездны с двух сторон небытия зияют» – так поэт Омар Хайям обозначил границы уникального явления, называемого человеческой жизнью. Из первой бездны я вырвался в начале декабря сорок четвертого года…

Но что же я вспомнил о том своем «бытие» вблизи границы жизни?.. Ничего. Лишь рассказ родителей, что родился в лагере военнопленных немцев, расположенном в поселке Харьковского тракторного завода…

Мое земное бытие стартовало в земляном бомбоубежище, приспособленном под поликлинику для пленных. Принимал меня доктор-немец. Появился на свет слабеньким – дитя войны. В той землянке прожил два месяца – то было самое теплое место в лагере.

А в шесть месяцев простудился до воспаления легких. И тот же чудесный доктор спас меня уколами пенициллина. Он тогда у нас только появился. Спасибо ему – неизвестному доктору и, разумеется, моим родителям.

А рассказали мне об этом, в мои шесть лет, чтобы я посмотрел на место своего рождения в последний раз – в тот день сносили все земляные бомбоубежища района. Я даже покатался взад-вперед в кабине бульдозера, который ровнял площадку после работы экскаватора.

Тогда-то впервые узнал, что детей не находят в капусте, и их не приносит аист. Они рождаются в землянках…

А вот и первое озарение – первые, сохраненные памятью, события у бездны небытия. Это как фильм, который снимает камера. Она лишь фиксирует картинки и звуки, не ведая, что происходит. Правда, мое Я в том фильме – это не только зрительное и слуховое восприятие мира, это нечто большее, чем даже цветное стереокино. И в нем Я – действующее лицо и камера одновременно…