Ольга Манскова: Учителя и м-ученики

Человек неопределенного возраста, с белой шелковистой бородой и курчавыми, длинными волосами, вылез из спальника, потянулся, вдохнул свежий, чистый лесной воздух. Расправив грудь, сделал несколько легких пассов. Над поляной, что просвечивалась между листвой деревьев, клубился густой белёсый туман. В лесу, под нависающими низко ветвями, было темно и тихо, и только-только начинали просыпаться первые птицы. Босиком, ощущая холодную влагу росы, Андрей легкими шагами неспешно подошел к потухшему костру. Зябко поежился.

Никто из тех, кто уже был «на Поляне» здесь вместе с Андреем, не мог бы сказать, к какой он группе принадлежит и по чьему приглашению приехал. Не похож был он, однако, и на новичка, и, тем более, на случайного туриста, который из интереса прибился к лагерю эзотериков. Впрочем, вопросов здесь тоже никому не задавали. Остановился на Поляне и живет здесь… Некий субъект.

Вокруг костра теснилось пока лишь несколько палаток. Их хозяева, похоже, будучи праведниками, ещё предавались лёгким и приятным снам.

Вскоре, конечно, первым встанет сам «Эс Эс». Сан Саныч… Ведущий группы из Краснодара.

Скорее всего, он неспешно разогреет крепкий утренний чай, добавит в заварку мелиссу и перечную мяту, сорванные здесь, неподалёку. И потянется по лесу легкий сизый дымок костра, смешанный с запахом свежего чая. И потому, уже сейчас решив «пособить» Сан Санычу, Андрей заранее натаскал охапку сухих веток и сложил её около потухшего за ночь костра.

Его самого, не смотря на ранний час, уже манила к себе река. Горная, прохладная, стремительная, поначалу обжигающая своим холодом. Такое купание бодрит, а после него по телу разливается приятная теплота… Андрей знал неподалёку довольно глубокую лагуну с очень чистой, прозрачной до самого дна, водой.

Захватив в палатке свою вездесущую холщовую сумку с длинной ручкой, повесив её через плечо, он стал быстро спускаться вниз, прямо по крутому склону. А затем, перейдя по бездорожью негустой, небольшой пролесок, он добрался до заросшего высокой, местами колючей, травой пространства и по нему вышел на грунтовую дорогу. Слегка пригладив непослушные волнистые волосы, доходящие до плеч, и шёлковистую длинную светлую бороду, он бодро, быстрыми бесшумными шагами, устремился вперёд.

Андрей пересек грунтовку и, вновь по лесочку, вскоре вышел к знакомому, облюбованному им, месту на реке. Тут он сразу разделся и, зайдя в лагуну, сразу шумно нырнул в ледяную воду. И купался довольно долго. А потом ещё дольше сидел и смотрел, как восходит солнце.

С этого места на берегу открывалась широкая панорама: спускающаяся ниже по камням-терраскам речка, деревянный мостик через неё, близ посёлка, следом за ним – первые дома. А вдали, за лесом, что был в низине, синели горы.

Андрей сидел на берегу небольшой реки, и вода уносила по течению мысли куда-то вдаль, погружая сознание в далёкие, ушедшие образы…

Когда-то он был поэтом. Нет, он никогда не публиковал своих стихов. Он ведь не работал поэтом – нет такой профессии. Он им просто был. И, как все поэты, тот, молодой, Андрей мечтал о чем-то недостижимом, далеком и прекрасном. Нет, его абсолютно не напрягало то, что материально он не обладал практически ничем. Да и не были тогда еще люди настолько зациклены на материальных соображениях.

Андрей относился к будничной повседневности легко; она не сильно давила его. Он был молод и любил странные, глупые компании. Внешне он казался человеком, не знавшим горя. И, действительно, Андрей с равнодушием встречал сонмы «укусов судьбы», о которых говорил в оригинале Гамлет, недавно прочитанный им тогда в оригинале. А ещё, Андрей имел слишком мало для того, чтобы бояться терять.

Да, он был странным человеком… Предпочитал уже с утра пить чай вприкуску с мыслями, вычитываемыми из книг. Говорил со звёздами по ночам, много размышлял и многое чувствовал. Но Андрей жил в своем собственном, замкнутом мире – и казалось, дышал только им. Этим миром своих иллюзий.

Но полностью изолированных миров не существует. Реальность врывается даже в сны самых скрытных людей, та неприкрытая реальность страшного мира, которая готова разорвать, раскромсать в клочья маленькие и уютные индивидуальные мирки. Поэты обычно бывают особо ранимы и чувствительны. Они порой и затыкают уши, чтобы не слышать обыденной пошлости и блевотной банальной фальшивости общественных стад. Чтобы всегда чётко осознавать и слышать звуки и дыхание иного, внутреннего, мира. Поэты живут, будто люди с ободранной кожей: впитывают, как губки, внутрь себя боль окружающего пространства.