Ведь она не играла в эти догонялки – Ира никогда ничего не делала напоказ, ее темп жизни был для нее естественным, и этот темп должны были поддерживать новые впечатления, идеи, встречи. Если волосы у нее зеленые, а ногти – синие, то это не для публики – ей самой нужны радикальные перемены. Если она появляется на грязной, еще не замощенной Научной улице в резиновых сапожках, расписанных цветами и птицами, в то время как соседки, жены его коллег, упорно тонут в глине в своих туфельках, лишь бы не поступиться интеллигентностью – это опять же не в пику им, просто ее привлек новый писк моды.
Роман привык к тому, что, где бы они ни появлялись, его жена притягивала всеобщее внимание – и потихоньку этим гордился. Ира всегда выглядела экстравагантно, но никогда – вульгарно, и смелые наряды, которые на других смотрелись бы вызывающе, умела носить убедительно, утвердительно, с достоинством. И прочие дамы, предварительно с сарказмом обсудив ее новшества, вскоре появлялись с сумочками и прическами, подозрительно перекликающимися с авангардным стилем соседки.
– Для вдохновения, – поясняла Ирина, приходя домой с рыжими кудрями, – а то я уже сама себе надоела.
И Роман спохватывался, как бы и он вдруг ей не надоел – притом, что самооценка у него была довольно высокой: жизнь складывалась, старые друзья не забывали, новые уважали за удачливость, за скорый карьерный рост. В глубине души Роман считал, что он хорош на своем месте – но по сравнению с Ирой, в сущности, заурядный человек, а такую жену просто выиграл в лотерею. Горящий в ней огонек вдохновения бросал и на него свой отблеск, и согревал, и постоянно манил за собой – и он без него себя уже не представлял.
Для вдохновения был и вьющийся дикий виноград, два кустика которого Ирина воткнула по обе стороны крыльца, когда они только переехали, с оговоркой, что она не садовод и больше на участке ничего делать не будет – и рука у нее была такая легкая, что теперь весь дом, до трубы, утонул в роскошной зеленой шубе – и Роман очень любил этот виноград, в отличие от всяких изысков, устроенных потом дизайнером – не в обиду Лене Берестовой.
Для вдохновения был и стеклянный душ в гостиной, который при ближайшем рассмотрении оказывался светильником из стеклянных сосулек, и другие оригинальные мелочи, которыми его жена украшала дом. Роман гордился тем, что их знакомые, задумав купить что-нибудь своеобразное и стильное, говорили: надо посоветоваться с Ирой Голубевой – тогда точно не промахнемся.
Для вдохновения были и их выезды на концерты и выставки. Когда они последний раз возвращались из Дома музыки, где группа привозных солистов исполняла Баха просто голосами, а капелла, да еще в джазовой хулиганской манере, Роман осторожно поинтересовался, действительно ли ей понравилось. И видел, как Ирина очень старается донести до него что-то важное, а глаза у нее в самой глубине непривычно грустные.
– Этот свингующий Бах? Да тут дело не в манере – они как раз очень тонко чувствуют барокко… Думаешь, я классикой объелась и теперь ищу аттракционы? Я к своей, внутренней музыке пытаюсь прислушаться – и ничего не понимаю.
Роман знал, что она постоянно слышит мелодии, только они не поселяются назойливо в голове, как у него, мешая спать, а возникают спонтанно, откликами на события, и всегда по разным поводам – разные.
– У меня все реакции последнее время такие предсказуемые, – продолжала Ирина, и было видно, что эта предсказуемость доставляет ей такой же дискомфорт, как головная боль. – Если происходит что-то радостное – сороковая симфония Моцарта начинает играть, как на мобильном телефоне. Если тревожное – автоматически включается Шостакович. Просто задумаюсь – Вивальди выползает, тоже на автомате. Все мелодии такие заезженные! Понимаешь, жизнь каждый день новая – а я реагирую избитыми эмоциями в виде какой-то «Золотой серии» классических хитов. Почему?! Что со мной? Почему я исхожу эмоциональными штампами? Что не так?
Роман не мог ответить – он не знал. Но «сухую грусть на дне очей» видеть было непривычно и тревожно, ее невесть откуда взявшаяся душевная неустроенность автоматически перетекала и в него, как в сообщающихся сосудах. И на работе всё вдруг начало стопориться – вдохновение рождалось и жило в Ирине, но было их общим. Первое, что приходило в голову – Ирочка устала, она сейчас много работает, рекламодатели и правдоискатели ее совсем задергали. Газета – не игрушка, а большая ответственность и постоянное большое напряжение.
Читать дальше