Аркадий Макаров - Валёк. Повесть о моём друге

– Не, – сказал Валёк, – деньги – это зло. Ты нам лучше расписку напиши, что в любое время будешь исполнять все наши желания. – Идёт?

– Идёт, идёт! Об чём разговор? – несказанно обрадовался Богомол. Все двери для вас открыты! Возьми деньги!

– Подкуп карается по закону – строго посмотрел на дядю Сашу мой неподкупный друг, и, вытащив из кармана сложенную тетрадь, вырвал из неё лист бумаги – Пиши! – протянул его Богомолу.

Тот трясущимися руками что-то долго писал, сморкался, опять писал, и что-то там недописав, бросил:

– Да я вас на руках носить буду! При чём здесь бумага?

– Вещественное доказательство – вставил я.

От таких слов Богомол даже застонал весь и передёрнул плечами:

– Ну, скажешь тоже… Прямо – прокурор!

– Так уж и пошутить нельзя! – поднял я листок и разорвал его на мелкие клочья.

Решение было принято.

То ли милиция не стала докапываться до истины, чтобы не портить показатели района с правонарушением, то ли этим правоохранителям было всё «до лампочки», но в признание моего друга там поверили сразу. Особенно поверили на педсовете, по единогласному решению которого Валёк был вновь исключён из школы и уехал к бабушке получать среднее образование.

Нашего друга дядю Сашу вычислять не стали, и он остался при своих интересах: крутил кино и наслаждался живыми картинками из той замечательной книги, которую мы ему так опрометчиво подарили. Захаживать к нему в кинобудку теперь было некому – Валёк отправился в ссылку к «няне», а у меня после отцовской разборки появились другие интересы.

…Пока Валёк за столом увлечённо живописал мне морские пейзажи и корабельные нравы, та давняя школьная история снова ожила в моей памяти, но не разрешила до конца загадку характера моего друга. Сказать, что он это сделал из жалости к Богомолу нельзя, он его презирал так же, как и я. Сказать, что это было его бравадой?.. Как знать?

Говорят, вино развязывает языки – это верно. Но оно так завязывает беседу, что выпутаться из этой трясины можно только тогда, когда грохнешься чугунной головой о столешницу в полном забвении своего существования.

В тот день у нас с Вальком настоящего разговора не получилось: слишком быстро закончились все слова, остались лишь одни междометия…

Утром, вынырнув из ночного провала, на холодном крашенном эмалью льдистом полу с навязчивыми вопросами: «Где я?» и «Что я?» с удивлением обнаруживаю, выпавшего из моей настоящей жизни своего друга, рядом невозмутимо храпящего на рыжем от пыли ботинке вместо подушки.

«Ах, да! – хлопнул я себя по лбу, – так это же Валёк! Как же я сразу-то не врубился?! Ну, и посидели мы вчера! С этим надо кончать!» – и я по-старчески шмыгая ногами, подался на кухню.

Водочный и табачный перегар во рту надо было чем-то нейтрализовать. Поставил на плиту чайник. Взгляд, упавший на опустошённую посуду на столе заставил меня с остервенением передёрнуться: – нет, только не это! Кофе, слава Богу, ещё есть в тумбочке.

Друг, услышав мою возню, позёвывая, поднялся и уселся рядом на стул:

– Ну, что? Опохмеляться будем?

– Только не с утра! – запротестовал я. – Мы сейчас лучше кофейком полечимся…

– Ну, как скажешь! Заваривай покрепче и без сахара. От сладкого, говорят, диабет бывает.

Валёк пошарил, пошарил в своей безразмерной раскладной сумке и вытащил серебряную штучку, похожую на игрушечный с тонким станом самоварчик, только вместо краника самоварного тянулась из красной резины трубочка с мундштуковым наконечником из белой кости.

На мой молчаливый вопрос – что это? – Валёк довольно хмыкнул. Было видно, что вещицей этой он очень гордился.

– Раритет! У одного китаёзы в Хабаровске на золото выменял

– Ты что, на приисках лопатил? Откуда у тебя золото?

– Это у тебя нет! А у меня его, как у аравийского падишаха. Потом, как-нибудь расскажу. Давай лучше кальянчик посмолим. На опохмелку – незаменимая вещь! Сам увидишь. Сплошная левитация!

– Наркота что ли? Не, я этой дурью не балуюсь, с того самого раза, как мы с тобой маковое молочко гнали. Помнишь?

– Сказал тоже! У меня до сих пор хрящ на ушной раковине сломан. Ты-то тогда слинял, когда я твоему отцу подножку поставил. Вот он вгорячах мне ухо и оторвал. На, пощупай, до сих пор не срослось – Валёк повернулся ко мне боком, двумя пальцами сложил пополам большое, как морская раковина ухо. – Живой батяня-то? Я на него обиды не держу. Правильно он тогда нас, чертей, гонял. Крутой мужик!