Юрий Курик - Убить грешника. Остросюжетная ироническая история

Тимофей с интересом заглянул в чёрные глаза Александра Васильевича и не смог отвести взгляд. Глаза воровского авторитета, как магнит приковывали к себе внимание, незаметно, на «кошачьих лапах» влезали в душу, и мягко лишали желания сопротивления чужим мыслям. Добрые. Ласковые слова седого старичка сладкой патокой вливались в уши Тимофея. Хотелось от всего сердца обнять дедушку и, взяв его руку, пойти вместе в страну Счастья, где нет ни забот, ни хлопот, где царит мир, любовь и порядок. Остатками критического самосознания Тимофей чётко понял: «Это гипноз. Старик хочет выпотрошить меня, как селёдку. Срочно падаю в обморок и мордой об пол!»

*******

За четыре месяца до описываемых событий…

Кабинет начальника тюрьмы поражал своей аскетичностью. Ничего лишнего. Вся мебель советского производства 50-летней давности с металлическими блямбами инвентарных номеров. Начальственный стол покрыт зелёным сукном с фиолетовыми пятнами чернил. Поверх лежало толстое оргстекло. Под ним приютились в разных местах, иногда налегая друг на друга, белые листочки с чёрными буквами информации. Некоторые из них потеряли свой первоначальный вид и смысл, но хозяин кабинета привык к пожелтевшему виду листков и у него не поднималась рука выбросить их в мусор.

Достопримечательностью кабинета были два десятка венских стульев, сработанных тюремными сидельцами лет 70 назад. Минимум дерева и крепёжных деталей при максимуме умения и любви к делу, явили миру невероятно крепкие, лёгкие и долговечные стулья.

На столе, слева от начальника, стояла настольная деревянная лампа, покрытая воздушной затейливой резьбой. При её включении, в воздухе разливался аромат свежеспиленной сосны. Лампой начальник гордился и при случае упоминал, мол, это единственный подарок от зеков за тридцать лет безупречной службы.

С наружности начальник тюрьмы полковник Ремер Станислав Григорьевич производил впечатление бравого служаки: почти двухметровый рост, строен не по годам, на обличье мужествен и красив. Не речист. Мог выражаться коротко и ясно на трёх языках: По-русски, по фене и по матушке. Аскетизм в своём имидже поддерживал, и сознательно его культивировал, чтобы, Боже упаси, ни у кого не возникло и тени подозрения об использовании им служебного положения в личных целях.

Святее Папы Римского господин полковник не был и стать не мечтал. Он имел свой маленький гешефт от надёжных людей за кое-какие послабления избранным тюремным сидельцам. Серьёзные люди подохли бы от смеха от гешефта Станислава Григорьевича, но больше брать и чаще он опасался. Боялся не суда, а зависти ближних. Она многолика и многохитра на подлости. Многих довела до нар и параши.

Господин полковник тридцать лет почти безупречной службы ждал случая хапнуть быстро, много и сразу скрыться. Слинять от сослуживцев, семьи, друзей и подруг со сменой паспорта, личности и страны проживания.

Ждал, сцепив зубы, глядя на эпидемию воровства среди бывших порядочных граждан, облечённых властью.

Ждал своего шанса разбогатеть и безжалостно душил в себе желание, в компании себе подобных, рвать куски бюджетного пирога. Соотношение аппетита, риска и результата не внушал оптимизма. Полковник с терпением паука-крестовика тридцать лет подкарауливал случай набить мошну под завязку и ещё чуть-чуть в карманы. На текущие расходы.

Фортуна – дамочка слепая и ветреная. Не случилось бы Станиславу Григорьевичу счастья, если бы «Яшка Бычара» не вогнал «Свистуну» заточку в ливер по самое не балуйся. «Яшка» и «Свистун» правильные пацаны. Они на этапе ещё схватились. Конвой с овчарками растащил их, но все понимали: не дай Бог им встретиться на зоне – схватятся до смерти. Причину взаимной ненависти никто достоверно не знал. Поговаривали о карточном долге, о какой-то козырной бабе ангельской красоты, но большинство уверяло, мол, «Свистун» на последнем деле кинул «Яшку Бычару» на лимон зелёных. Бобло при аресте краснопёрые шмонали на три круга. Бесполезно. Если слух в цвет, то «Свистун» заготовил себе неплохую нычку на день торжественного выхода на волю. Не получилось. Сланый пацан «Свистун» словил заточку в ливер, и через четыре часа мучений и бесполезной возни медиков отбыл в страну вечных снов.

Полковник Ремер попытался лично допросить «Свистуна» перед смертью и узнать причину драки с «Яшкой Бычарой», но успеха не имел. Записал бред умирающего «Свистуна» на диктофон и удалился не солоно хлебавши.