Алла Зуева - Жизнь наоборот

Между Камчаткой и Владивостоком в те времена был проложен подводный кабель, по которому наши флотоводцы общались между собой. На двух концах этой нитки связи стояли такие специальные устройства, которые превращали обычную речь в набор бессвязных звуков. Предположим, какой-нибудь адмирал сказал в телефон «… твою мать», или – подводная лодка выходит в море в 00 часов 00 минут и на другом конце слышат то же самое. Но по дороге внутри кабеля идет какая-то белиберда, не доступная для понимания англоговорящего вероятного противника. Так считали все наши начальники, пока разведка флота не обратила внимания на повышенную активность американцев точно в те моменты, когда корабли «скрытно» выходили в море.

Акванавтов еще не было, но мы – водолазы-глубоководники были. Нам и поставили задачу: обследовать кабель на всем его протяжении.

Не буду хвастать, но именно я первым обнаружил американскую «электронную присоску», которая успешно снимала информацию, записывала ее на свой магнитофон, а дальше эту «присоску» меняли на другую, а умные и вражеские шифровальщики докладывали своему руководству полное содержание переговоров. Трудновато, правда, им было переводить, поскольку в содержательной части было процентов так 50 нашего отборного морского матерка. Но потом, говорят, приспособились и даже стали его употреблять без перевода. Представляю себе, как какой-нибудь штабной лейтенант морских сил штатов докладывал своему начальнику:

– Сэр, … twoy mat… – и дальше поставлю многоточие или много раз пи-пи-пи, потому как неудобно такое писать и, конечно же, читать. Да и редактор не пропустит.

За этот «подвиг», как у нас было принято, ордена получили штабные и политрабочие, а я был удостоен устной благодарности, увешан тремя лычками на погонах и награжден обещанием бессрочного отпуска на гражданку ровно через три года.

Мне уже было двадцать шесть лет, когда Родина решила, что я отдал ей свой долг сполна, и отправила меня в свободное плавание, добавив в мою копилку профессий (лингвиста, летчика, парашютиста, начинающего политэконома) профессию водолаза и командира маломерных судов, иначе, катеров и яхт.

А в 1987 году, когда мне исполнилось двадцать семь лет, я уже считал себя серьезным авантюристом, которому по плечу все трудности, встречаемые на жизненном пути. Но так как мой авантюрный склад ума требовал пищи, то я стал искать работу, свойственную моему неуемному характеру. И я ее нашел.

На Дальнем Востоке я устроился в ЭПРОН, то есть в Экспедицию Подводных Работ Особого Назначения. Так называлась эта организация раньше, а в то время – просто водолазная служба вспомогательного флота. Иногда я отлучался в местный аэроклуб, чтобы попрыгать и полетать. Поддерживал таким образом свои авантюристические наклонности в нужной форме, на всякий случай, или просто потому, что нравилось.

Ровно четыре года я ходил по дну на больших глубинах, летал и спускался на землю с парашютом. А внутри сидел червячок сомнений: правильно ли я живу? И в конце 1991 года этот негодяй червяк доточил меня до мысли: а не стать ли мне капиталистом?

И я поехал…

Путь мой лег, если посмотреть на карту, через необъятную родину с востока на северо-запад, в Ленинград. Для тех, кто не помнит, так раньше назывался город Санкт-Петербург. Это был не случайный, а совершенно осознанный выбор: здесь я родился и здесь жила моя мама.

Долго отдыхать на маминых разносолах я не собирался, поэтому сразу же стал изучать основы внешней и экономической деятельности в ее довольно заковыристой части: чего не хватает отчизне и чего привезти ей оттуда? Завел хорошие знакомства в таможне и, в итоге своих изысканий, переехал в Голландию, где хорошо взбивали масло, выращивали сыры и выгоняли спирт. Этих продуктов, справедливо рассудил я, очень не хватало на всей территории нашей великой и полуголодной страны.

Прибыв в столицу Нидерландов, в город Амстердам, я стал искать, где это все можно купить, на чем довезти и кому продать. Поиски меня довели до нескольких заводов, маслобоен и сыроварен.

Мой компаньон, тот самый институтский друг Палыч, который в студенческие годы помогал мне применять на практике капиталистическую теорию Маркса, остался в России. Он давно понял, что прибыльнее безопаснее товар создавать на месте, чем возить его из-за границы, поэтому создал несколько цехов, сначала подпольных, потом легальных по пошиву одежды. Изучив спрос, он остановился на джинсах и заработал на их честном пошиве в период индивидуального и кооперативного движения несколько десятков тысяч долларов, которые впоследствии мы и использовали для покупки первых двадцати тысяч бутылок спирта «Ройяль» и двух рефрижераторов со знаменитым маслом «Рама».