Елена Батмазова - Останкинские сезоны

Лиза еще раз гибко вытянулась, выгоняя из тела сонливость, и единым кошачьим прыжком выскочила из кровати, стараясь ни на секунду не задержать торопливого течения утра. Кинула взгляд в зеркало на свое заспанное скуластое лицо и зеленые глаза с диковатым разрезом, порхнула на кухню. Тут же поплыл по квартире теплый кофейный аромат, зазвенела вода в ванной, Борис с полотенцем на бедрах, поставив одну ногу на стул, орал в трубку:

– Какая авария, Рыбенко, ты что – издеваешься?! Сколько должен? Это же вся твоя зарплата! Понятно… На работу прийти не сможешь… Знаешь, Рыбенко, ты полный козел и давно уже тебя пора уволить!

Загремела трубка, возвращаясь в исходное положение, на кухне вдруг запел Марк Нопфлер.

– Сделай погромче, – крикнул Борис, выбирая галстук.

Через несколько минут он уже сидел в свежей рубашке, при галстуке, уплетал бутерброд с сыром и делился с Лизой своими печалями:

– Я, наверное, его сегодня уволю… Рыбенко меня достал. Он, видишь ли, попал вчера в аварию, помял какому-то бедолаге авто – не говоря уж о его собственной колымаге. Короче, все, как обычно. И чего я его столько за уши тянул, торгового представителя пытался сделать? Жрал бы он сейчас одну гречневую кашу в своих Химках. Вот они – москвичи, тюлени ленивые!

Рыбенко был нерадивый торговый представитель, а Борис – вполне перспективный менеджер и, соответственно, его начальник. Оба они работали в компании, которая занималась дистрибуцией минеральной воды самых известных марок, и уже год трудолюбивый немосквич Борис Ясин пытался добиться положительных результатов от разгильдяя-москвича Пети Рыбенко. Вечерами Лиза, подперев рукой щеку, выслушивала последние новости об этом противостоянии, иногда не без интереса.

– Боря, как он выглядит, твой Рыбенко? – спросила Лиза.

– Как урод! – отрезал Борис и вылетел из квартиры.

Троллейбус медленно плыл мимо Ботанического сада. В саду было мутно, загадочно, даже ограда утратила четкость линий.

– В пятницу обещали дождь, – сказала старушка с матерчатой сумкой, из которой торчало горлышко пивной бутылки, явно подобранной в одном из любимых мест отдыха молодежи.

– Мало ли что обещали! Конец Москве, – откликнулся бойкий старик с тростью. – Разжирела, как клоп, как комар – того гляди лопнет. Вот увидите, после торфяников еще ураганы начнутся.

Версия о том, что на Москву обрушилась кара свыше, казалась Лизе небезынтересной, но водитель неприветливо буркнул в микрофон: «Телецентр…», и она сошла на остановке.

…Телевизионный технический центр, именуемый также ТТЦ или Останкино, на самом деле не являлся ни тем, ни другим, ни третьим. В простой, незамутненной бюрократизмами речи тружеников телевидения оба здания по улице Академика Королева 12, а также 19 именовались не иначе как Стаканкино. Во всяком случае так было, когда Лиза только пришла на телевидение.

– Ну, что в Стакан? – вопрошали водители в засаленных рубашках у корреспондентов.

– Я в Стакане, – сообщали своим женам корреспонденты с опухшими от бессонницы и алкоголя глазами.

Впрочем, Лизе все-таки больше нравился многосмысловой вариант – «Останкино».

Охрана – пропуск – лифт – люди с кассетами – седьмой этаж – за угол по коридору – «Авоська».

В редакции назревал конфликт. Лиза с порога увидела широкую спину Паши Кошкина и его правую руку с пластиковым стаканчиком из-под кофе. Утратив привычную флегматичность, Кошкин потрясал этим стаканчиком перед Валей Бровушкиной.

– Почему! Я! Должен убирать твои стакашки с недопитым кофе?! Я НЕ МОГУ работать в таких условиях!

– Не работай, – равнодушно отозвалась Валя.

– Все! У меня на весь день испорчено настроение. – На круглом миловидном Пашином лице отразилась сложная гамма эмоций. – Почему у нас вечно все разбросано, почему такой свинарник? Мне надоело убирать за вами рабочие столы!

– Он назвал нас свиньями, – заметила Валя, приподняв брови.

– Я не могу работать в таких условиях! – повторил Кошкин, обращаясь к Лизе.

– Я уже слышала.

– Я…

– Ты, Кошкин, какой-то плюшевый, – перебила его Валя. – То не могу, это не могу, есть не могу в дешевой столовой, работать не могу… В армию бы тебя.

Кошкин, и вправду похожий на уютного плюшевого медвежонка, не нашел, что ответить и решил приступить к действиям. Он давно мечтал о перестановке.

Редакция «Авоськи» представляла собой унылое серое помещение без окон (как и многие комнаты в телецентре) с перегородкой для руководства. В общей зоне обитали корреспонденты, там вдоль гипсокартонных стен стояли старые черные столы с компьютерами, вечно заваленные бумагами, кассетами и – довольно часто – остатками вчерашнего ужина. Был еще крошечный закуток для ассистентов с втиснутыми туда холодильником и ксероксом. Паша Кошкин лелеял мечту произвести в редакции перестановку и улучшить, таким образом, рабочий антураж. Например, чтобы столы не тянулись вдоль стен, а стояли бы, скажем, друг напротив друга. Однако планы Кошкина натолкнулись на серьезное препятствие в виде коллег, которые категорически не желали сидеть лицом друг к другу, потому что, по словам Максима Панцова, в свою очередь грезившего об отпуске, «видеть уже не могли эти гнусные лица». Тогда Кошкин предложил поставить столы так, чтобы корреспонденты находились друг к другу спиной, но Валя Бровушкина сказала, что в таком случае они будут сидеть лицом к одному монитору и затылком к другому, то есть подвергаться двойному облучению, а от этого, между прочим, лысеют. Паша попытался возразить, что компьютеры нынче не те, что с излучением полный порядок и все об этом знают, но Панцов сказал, что лысеть не хочет и баста.