Г. Мишаков - Шпага испанского типа (сборник)

– Когда ты отрубился, я ночь сидел с тобой! Мне говорили, иди, что с ним будет! А я – нет! Я друзей не бросаю!

Окрик пьяного не испугал, но усилил в душе чувство неприкаянности. Подталкиваемый в спину ненавистным взглядом юноша ускорил шаг.

Он пошёл напрямик, через территорию рыбокомбината, обозначенную кое-где остатками забора. Там магически притягивал взгляд пугающе – чёрный остов «Ивана Гноинского», малого рыболовного сейнера. Точно высосанные останки гигантских жуков беспорядочно разбросаны перевёрнутые деревянные посудины. Лишённые обшивки белеют рёбрами шпангоутов, словно скелеты доисторических животных. В полном одиночестве бродил он по свалке судов, гадая, как далеко заходили они в море, много ли поймали рыбы, кто ходил на них и где теперь эти люди.

На перешейке его нагнала машина. Обогнав, она вдруг остановилась и, словно что-то надумав, стала приближаться задним ходом. Грузовик поравнялся с ним.

– Садись, корешок, подвезём! – высунувшись из открытого окна, приветливо произнёс водитель, крепкий, с пышными усами, пышными кудрями и бычьей шеей. Шляпа с загнутыми полями делала его похожим на ковбоя.

Повинуясь чувству благодарности, юноша перемахнул через борт. У кабины на ящиках сидели две женщины. Одна, толстушка с круглым лицом и грустными глазами, улыбнулась и потеснилась на ящике, освобождая место. Он отрицательно закрутил головой, сел на корточки на почтительном расстоянии от женщин.

Ветер грохотал в ушах, норовил задрать подолы платьев, а женщины пели, не обращая внимания на ветер. Только когда машину сильно подбрасывало, а подолы взлетали особенно высоко – у толстушки при этом открывались полные бёдра и розовая комбинация – женщины пришлёпывали их ладонями, словно бабочек, тыкались лицом друг дружке в грудь и смеялись. Толстушка виновато поглядывала на юношу. Детскими голосами они пели:

Лицо толстушки делалось комически – грустное.

Машина проскочила старый посёлок, где вчера они мылись в бане, и помчалась по не знакомой грунтовой дороге вдоль берега. Юноша с беспокойством посматривал на кабину, но не решался постучать по её железной крыше. Наконец, машина зашуршала по гальке и остановилась перед скалами, обнесёнными колючей проволокой с табличкой «Запретная зона». Соседка толстушки проворно спрыгнула наземь. Ещё две женщины выпрыгнули из кабины. Толст ушка, стоя в у гл у кузова, смотрела на юношу.

– Хочешь с нами, мальчик? – предложила она.

– Не-е, – сдавленно произнёс он. – Мне нужно в город…

– Сейчас пое-е-дем, корешок! – ковбой откинул борт. Женщина повернулась к нему. Ковбой, глядя снизу вверх на женщину, положил руку на её круглую икру, погладил. Толстушка задумчиво глядела на пенные валы, на подруг, боязливо пробующих воду. Отвернувшись, юноша слышал, как она сказала ковбою вполголоса:

– А мне купаться нельзя. У меня красная струя.

Ковбой помог ей сняться на землю. Юноше он предложил перебраться в кабину. Машина сделала круг по гальке, бибикнула на прощанье, и они помчались в Сухановку.

К концу дня погода резко изменилась – крепчавший ветер уносил дождь почти параллельно земле. Низкое небо закрывали тучи, похожие на пласты серой слежавшейся ваты из истёртого одеяла. Море в бухте – коричневато – пятнистое, взбалумученное – напоминало грязную воду в работающей стиральной машине. Оно напористо лезло на берег, лизало ближние склады. Раньше обычного наступили сумерки. Юноша промок, но не огорчился. Весь день ему сопутствовала удача. Утром незнакомый водитель попутной машины по собственной инициативе довёз его до Сухановки, где он запрыгнул в отходившую электричку. Он успел прогуляться по праздничному городу, в котором, как ему показалось, всегда праздник, найти дежурную аптеку и купить «бычью желчь». Он предвкушал, как удивится и обрадуется Анатолий, неожиданно получив спасительное лекарство. На обратном пути, когда из – за ненастья отменили рейсовый автобус, его согласился взять машинист тепловоза, перегонявшего в Зарубино пустые вагоны. И вот теперь идёт тайфун! Ему не терпелось подняться на борт своего судна.

Трап «Волочаевска» висел высоко над головой. Чёрная стена судна то угрожающе надвигалась на причал, вздымалась, точно собираясь выпрыгнуть из воды, то, натягивая канаты, угрожая их порвать, шла назад, проваливаясь в пучину так, что трап почти касался бетона. Люди на верху стены, перевесившись наружу, заводили дополнительные кранцы. Море, как капризный ребёнок соску, выплёвывало их обратно. Люди ловили момент и заводили снова. Прошло немало времени, прежде чем ему приспустили трап. Когда «Волочаевск» проваливался, а трап приближался к земле, сверху кричали: «Прыгай!». Выждав момент, юноша прыгнул. Судно тут же взмыло вверх, мокрые поручни рванулись из закоченевших пальцев, а чёрная щель между бортом и причалом стала страшно сужаться. Сладкий холодок ужаса пронзил позвоночник. Не чувствуя ног, он взлетел наверх, следом подняли трап.