Михаил Поляков - Узел связи. Из дневника штабного писаря

– В Ханкалу летите?

– На Мартан уйдёт борт?

– Командир, на Владик возьмёшь? – толкаясь локтями, наперебой кричали все через шум ещё не остановившихся лопастей.

Один борт, шедший в Грозный, наконец, согласился взять нас. И очень вовремя, иначе пришлось бы нам по дождю топать сначала десять километров до ближайшей войсковой части, а после с утра – ждать автоколонну на Ханкалу. На вертолёте мне летать понравилось – забавно, хотя трясёт и очень шумно. Мы летели на Ми-8 – небольшом военном вертолёте, который размером чуть меньше знаменитого Ми-26, или коровы, как его называют в Чечне. Внутри его салон разделен на две части и, как мне показалось, совершенно не приспособлен для пассажиров – с одной стороны там находилась огромная топливная бочка, на которой были навалены различные провода и трубы, а на другой – узкая металлическая лавочка для людей. Я всё время оглядывался на круглое окно за своей спиной, стараясь угадать – где именно мы находимся, но кроме сплошной мглы ничего не увидел. Летели мы долго, причём, как я понял из разговоров офицеров, это было следствием необходимости облетать жилые районы, откуда нас могли заметить и сбить из так называемого ПЗРК – миниатюрной ракетной установки. Этих приборов неожиданно стало очень много у чеченцев, и при этом пользоваться ими очень просто, даже ребёнок за считанные минуты разберётся. Надо всего лишь навестись на нужный объект, и, дождавшись звукового сигнала, нажать на гашетку. Ракета сама по тепловому шлейфу найдёт цель.

Посадку мы совершали только один раз – на аэродроме Северный, где находится военный госпиталь. Эта сцена меня поразила. Приземлились мы словно в ад: вокруг посадочной полосы горели десятки огромных костров, выл ветер, а у самой кромки поля стояли в ряд, дрожа от холода, странные белые фигуры. Оказывается, это были медики, ожидавшие рейсов на Владикавказ, где расположен главный военный медицинский центр. Только лопасти вертолёта замерли, как к двери бросились человек пять врачей, и стали просить, умолять лётчика взять их пациентов. Он только разводил руками – мол, не могу ничего сделать, я в другую сторону лечу. Когда из салона выходили пассажиры, одна из санитарок не выдержала и подвезла прямо к трапу свою каталку, на которой, закрытый до плеч лежал человек. Я привстал и взглянул на него. Вместо ног – пустое место, голова перемотана чёрными уже бинтами (видимо, целый день в этой грязи стояли), а там, где бинты слезли, видны были обгоревшие и отслоившиеся куски кожи. Санитарка, подвёзшая носилки – совсем молоденькая девушка лет двадцати-двадцати двух, стала упрашивать лётчика забрать её больного. Сама измотанная, измученная, бледная как мука. Умоляюще смотрит на пилота, подняв брови домиком, и торопливо щебечет: «Товарищ полковник, ну возьмите, пожалуйста, человека, у него операция на послезавтра назначена. Ну, посмотрите на него, нельзя его оставлять здесь! Ну сделайте что-нибудь!» Мне стало очень жалко её, да и пилота она, кажется, тронула.

– Я же в Ханкалу лечу, – глухо оправдывался он, стараясь смотреть в сторону. – У меня топлива нет, завтра только заправляться буду.

– Ну хоть туда, в Ханкалу, отвезите. Там, может быть, борт будет на Владик. Мы двое суток ждём, не спавши!

Но так он и не взял её пациента. Удивляюсь я – то ли такая организация медицинских служб у нас плохая, то ли наши потери до того велики, что врачи уже с ними не справляются…

В Ханкале мы сели через час, и по едва различимой дороге, обозначенной досками, кинутыми в жирную грязь, дошли от аэродрома до нашего узла связи. Из-за темноты я толком ничего не разглядел вокруг. Разве что двигающийся свет прожектора, установленного на вышке у входа на базу, время от времени высвечивал перед нашими глазами то какой-нибудь грязный забор, то огромную катушку колючей проволоки, то деревянную, кое-где оббитую рубероидом стену сарая.

На узле связи нас встретил часовой и проводил офицеров в их вагончики, а меня – в столовую, которая оказалась огромной матерчатой палаткой. Дежурные повара поставили передо мной открытую банку тушёнки и блюдце с печеньем, намазанным маслом (главное здешнее лакомство), а после ужина отвели в казарму – тоже палатку, но поменьше. Никто из солдат, несмотря на поздний час, не спал – оказывается, ещё с утра стало известно о том, что сегодня прибудет новый командир узла, и нас дожидались с нетерпением. Меня тут же стали расспрашивать о том, кто со мной прилетел, не слышно ли, кому на замену прибыли офицеры, когда будет следующая смена, кого отошлют в часть, и так далее. А когда кончились эти вопросы, на которые я, впрочем, почти ничего не мог сказать, стали интересоваться тем, как поживает тот или иной знакомый солдат, уволился ли такой-то «дед», идёт ли уже в Москве снег, и всё в этом духе. Я отвечал как мог подробно и, кажется, никого не разочаровал.