Александр-А-Тарасенко - Крохи бытия. Сборник рассказов и заметок

Под этим деревом кто-то собирает инжир. Приблизившись стало понятно, что это старушка лет 60-ти. Коренастая с широким тазом, сильными предплечьями и как полагается для жизнерадостного человека вся в дуговых морщинах. И как бы стесняясь совей жизнерадостности, одета в черное платье и повязана черным платком.

Мы поравнялись с ней. Она нас приметила боковым зрением, но работы не прекратила. За сбором инжира было занимательно смотреть. И поэтому мы все остановились перед сценой. Актриса подносила могучие руки к ветвям и сантиметров за 5 до места объятий ветви сами начинали тянуться к ее ладоням. Она бережно обволакивала ветку рукой и указательным и большим пальцем притрагивалась к мочке корешка плода и инжир хохоча от щекочущего прикосновения сваливался в приготовленный для этого подол. Надя увидела свалившийся на землю еще зеленый фрукт и подобрала принюхиваясь и с любопытством разглядывая откуда же он смеется. Старуха заметив этот интерес сразу же отпустила ветку, та плавно расправилась до своей обычной сутулости и замерла, наблюдая уже за нами. Теперь мы на сцене. Старуха вытерла решительно руки о подол своего платья, что не убавило, а даже прибавило ее наряду колорита. Подошла к корзине и перебрала плоды, выбрала штук семь. Проплыла к нам и протянула лакомство. Мы сначала выжидательно замерли. Она мгновенно оценив нашу нерешительность раскрыла один плод. И когда в его чреве показались зерна разлитые в лиловом янтаре мы не выдержали и все хором навалились на кушанье. Это было проделано без малейшего намека на разговор, только жесты, которых было достаточно. Руки старухи, говорили добро пожаловать. Черные, большие, глубокие глаза смеялись и от этой немой сцены всем захотелось петь. Все стало родным и понятным. Мы помахали уходя липкими ладошками, а она мотнула в нашу сторону подолом платья и принялась за оставленную работу, уходя с нашей дороги и в тоже время оставаясь в наших сердцах навсегда.

«Роберт. Роберт! Очнитесь», – медсестра с бесстрастным видом склонилась над стариком и терпеливо ждала, пока сознание окрепнет в мутных глазах.

«Всё в дымке, очертания размытые. Наверное, это действие морфия. Я ещё не умер? Доктора, как всегда, ошиблись, чёртовы эскулапы. Все профессии заняли дилетанты. Куда ни глянь. Политика, наука, медицина – везде недоучки. Пора уже заканчивать с этим миром, а они всё суетятся вокруг меня. Что она на меня так смотрит? Как курица на яйцо. Мудрость больших карих глаз лишь обман. Генетическая мимикрия евреев. Нельзя поддаваться её мудрости. Нельзя доверять её мудрости».

«Роберт, нельзя доверять вообще человеческой мудрости. Человеческая мысль требует постоянной проверки и совершенствования, но и без мудрости существовать невозможно. Таков парадокс измерения, где есть пространство и время. Ничего не поделаешь, но основополагающие принципы этого мира построены на бинарности, единстве противоположностей и многом в таком роде».

Медсестра замолчала, ожидая ответа умирающего человека. На вытянутом лице старика проступили крупные капли пота. Как всегда, он старался просчитать все возможные ходы и варианты. После перебора комбинаций вывод сам слетел с губ: «Бред? Ты галлюцинация?»

«Возможно, галлюцинация. Возможно, параноидальный бред вашей больной головы. Возможно, заговор евреев и ЦРУ. Что это меняет? Главное то, что я здесь ради вас».

На лице Роберта появилась горькая, циничная улыбка, он подумал: «Получается, что мозг окончательно спёкся. Ну что ж, сыграю последнюю партию с паранойей. Это лучше, чем медленно умирать в собственной моче».

Начиная партию, старик преобразился. Даже в больничной койке, нашпигованный трубками, катетерами и аппаратурой, он умудрился принять непринуждённый, ленивый вид. Как всегда делал во время игры. Его тонкие, длинные пальцы пианиста напряглись, как паук перед прыжком. И он сделал пластичное и в то же время упругое, резкое движение кистью, как если бы передвигал фигуру.

«Первый ход за мной. Королевская пешка. Как в старые добрые времена», – промелькнула у него мысль. «Зачем же ради меня такие сложности? Или бюро не знает, куда ещё сливать бюджет страны?» – сказал он вслух.

«Роберт, пора освобождаться. И то, что вы видите сейчас – это процесс, который уже начался. Просто для мозга так удобней и легче».

«Что значит – освобождаться? Разве я не свободен? Я выбрал себе страну, в которой хочу жить. Я устанавливаю правила и говорю, что хочу и кому хочу. Я могу просчитать на шесть ходов вперёд развитие ситуации. Кому это ещё под силу?».