И Тимофей перестал улыбаться.
30 МАЯ
Ранней ночью в пятницу мы внезапно выехали с Рыжим и Жужиком на какие-то диковинные озера, о существовании которых я не знала, хоть и люблю выпендриваться, что освоила город вдоль и поперек. Озера залегают напротив Закамска, надо проехать насквозь Заостровку (в Перми вообще много «за»: Запруд, Загарье, Заозерье) и гнать вдоль берега Камы. Жужик толком не знал, куда ехать, и вел себя, как велосипедист: маневрировал полями. Мы опустили все четыре стекла и плыли в траве по самую ручку машинной двери, ветер – слышно, а близкой водой – пахнет. Реально почти как на велике, а не в автокоробке.
Озера нашлись. Всего прекрасней длинный и узкий перешеек, где с одной стороны Кама, а с другой – огромное озеро шириной с Каму, какая она в этом месте. Жужик вспомнил, что где-то в окрестностях существует деревня Петровка, он туда отроком катался к бабушке. Час, наверно, искали правильную тропу до Петровки, постоянно упираясь в тупики. В каждом тупике прямо на дороге лежали у тлеющего костра сытые алкоголем рыбаки и смотрели звезды. Одного мы чуть не переехали, но он простил.
11 ИЮЛЯ
Есть такой документ. Клятва, написанная кровью в 1994 году.
Мне было девять с половиной. Я шла по двору весной, ботинки дырявые и скользкие. Я нарочно причудливо ступала, чтобы воде не попасть в дырку. И я поскользнулась от этой причудливости шага и упала в лужу. А прямо передо мной, точнее, надо мной, на крыше гаража стоял мальчик Саша. Я в Сашу была влюблена как в самого ебнутого во дворе. Саша посмотрел на меня не без злорадства, ухмыльнулся. Я встала и спрашиваю: почему ты меня так не любишь? Потому, потому что мы пилоты, ответил Саша и спрыгнул с гаража на другую сторону, то есть фактически улетел. Исчез из поля зрения.
Я вернулась домой, исполненная чувства малости своей, ничтожности, обреченности – серьезное такое признание, которое человек впервые делает сам себе и в целом прав. Сняла ботинки эти дебильные, куртку, умылась и придумала поступок. На листочке, вырванном из блокнота, села писать клятву Богу. Ручкой писать не эпично, лучше бы кровью, но резать себя не хотелось. Тут я удачно вспомнила, что утром кровь шла из носа, и в принципе там все еще зыбко внутри, можно расковырять. Короче, чернила я добыла. И письменно поклялась:
«Господи, я никогда больше не буду выглядеть бомжой и тряпкой. Никогда!».
Очень мне важно, понимаете, было, как я выгляжу.
16 АВГУСТА
У нас с Жужиком локальная шутка про старичков. Что мы старички. Пережившие бриллиантовую (или какая там последняя?) свадьбу.
Шутка родилась, когда мы пошли в магазин товаров для дома, чтобы купить мягкое унитазное сиденье. Ходим, щупаем, а Жужик мне и говорит: подумать только, мы воскресным летним утром отправились выбирать стульчак, да мы старички! Как-то очень нас это открытие повеселило. И – началось накопление старичковских ритуалов.
Периодически один говорит другому: пойдем, полежим как старички. Это значит – бессмысленно валяться на диване, обнявшись, десять минут, а потом встать и дальше по своим делам. Еще у Жужика иногда болит спина после тренировок, он смешно кряхтит и сам же диагностирует, поймав себя на кряхтеньи: старичок.
Сегодня Жужик купил в аптеке ушные свечи, лег на кушетку и раскомандовался. Принеси защитное полотенце, ватные палочки и зажигалку. Выключи свет. Я удивилась: а свет-то зачем? Чтобы стало романтично, отвечал Жужик, у нас ужин старичков при ушных свечах.
Ну, и лежит он на боку, в ухе торчит под углом 90 градусов высокая горящая свеча, а я ее держу, чтоб не падала. Красиво горит, действительно. Ну как, есть романтика? – спрашивает Жужик, – как ты себя ощущаешь в этот момент? Как тебе сказать, говорю, я себя ощущаю немножечко как в церкви. Ставлю свечку за здравие, а руку уберешь – упадет. Надо бы налить в основание воска, чтоб приклеилась. Жужик испугался на секунду, но вспомнил, что я его люблю, и снова стал старичком, который да не убоится своей старухи.
20 АВГУСТА
Была на самом настоящем девичнике. Из пяти девиц.
Невеста Пьяночка нас призвала в домик в деревне. Хозяйка домика Лизка год назад получила его в наследство от бабушки и ощутила внезапную тягу к земле. В городской квартире бывает реже, чем тут. Лизка – как Скарлетт из «Унесенных ветром», а сад-огород-изба – как поместье Тара. Ходит Скарлетт в резиновых сапогах, жарит кабачки, ожидает младенца. Любого порвет за свое движимое и недвижимое имущество. Страсть ей к лицу.
Читать дальше