Игорь Головко - Собаки моей жизни

Бор прожил долгих собачьих шестнадцать лет, что случается среди собак крупных пород крайне редко, и оставил в моей душе неизгладимый след чего-то тёплого, ничем не заменимого.

Понятно, что я очень хотел СВОЮ собаку и, как только стал самостоятельным – окончил Военный институт иностранных языков (ВИИЯ), – сразу решил купить щенка, всё равно какой породы. Спросил разрешения у родителей. Те, соскучившиеся по сыну за шесть лет его скитания по казармам и командировкам «на войну», о чём я подробно описал в книге «Сирия 1967 г. Неоконченная война», дали слабинку, промямлив: «Покупай». Спросил совета у тёти-кинолога, ожидая единственного: заведи овчарку. Но ей тогда, в конце шестидесятых (она оказалась непостоянной в своих вкусах; ни Тайги, ни Борика уже давно не было) нравились доберманы – за их элегантный экстерьер, а мне было всё равно, лишь бы быстрее реализовать родительское разрешение, ведь пса пришлось бы привести в их дом, устои которого сильно ограничивали мою бурную самостоятельность. Она позвонила Мазоверу, который и указал на выдающийся, по его мнению, на тот момент, доберманий помёт. Так в моём доме появился щенок добермана шоколадного цвета с жёлтенькими, как лучики солнца, подпалами, сучка, как советовала тётя Лера: они преданнее.

Линда оказалась девочкой преупрямейшей, злющей, своенравной, но очень красивой и потрясающе умной… для себя. Сейчас таких красивых собак этой породы не вижу – все какие-то тонконогие, тонкомордые, высокорослые.

Линда же имела могучий торс, широкую грудь, крепкую собачью морду. Происхождение оказалось гимлеровское, как ни печально упоминать эту фамилию. То есть кровь её текла из питомников, организованных в Германии одним из фюреров. Папа Линды ходил по линии таллинского газопровода и нюхал землю. При утечке газа – лаял, за что получал в шестидесятых 300 рублей в месяц его Хозяин. Это намного, почти в три раза, превышало зарплату среднего инженера.

Ничего нет приятней, чем общение со щенком. Маленький тёплый комочек, жмущийся к вашей груди, терпкий, ни с чем несравнимый, как особый завлекающий вкус парфюма, запах изо рта, который потом будете называть, если вы строгих правил, мало привлекательным термином «пасть», чуть шершавый, ласковый язычок, касающийся вашей щеки, шеи, руки, благодарный и влекущий – полюби меня, как я тебя… Как не хочется с ним расставаться ни на минуту, ни на секунду, как начинаешь ревновать его к другим членам своей «общины», которые тоже получают свою порцию эмоций, сродни эротическим.

Вот оно – моё законное место!

Кормили щенка по учебникам и советам тёти: сырое мясо говядины или баранины, субпродукты (печень, почки, рубец и прочее, что можно было купить) и каша, любая. Удивительно, что собакам рекомендуют давать не свежее и ни в коем случае не парное мясо, а что называется с душком. Такое лучше усваивается их организмами. Кстати, и человеку есть мясо только что убиенных животных не рекомендуется. Оно должно несколько часов полежать, так сказать, созреть, и только тогда может употребляться в пищу. Свинина собакам строго запрещена. У них своя, собачья, печень очень слабая. В чём я, к сожалению, много позже убедился лично. Надо также избегать жиров, колбас и всего того, что могло бы на эту самую печень губительным образом подействовать. Никаких сухих кормов в то время не существовало. Линда с удовольствием пила кефир и молоко. Ни малейших проблем с кормлением. Как большинство собак, учил её собачьей грамоте при помощи лакомства: кусочки сыра и печенья. Сладкое – конфеты, пирожные и тем более «живой» сахар старались не давать, даже как поощрение.

С первых шагов в нашем доме я понял: характер у моей собаки нордический, отважный – с ней мне не сладить. Только сел в кресло, щеночек тут же попытался забраться ко мне на ноги. Опытные дяди и тёти кинологи советовали сразу жёстко настаивать на своём, не класть малыша в постель, не разрешать с детства какие бы то ни было вольности и всё такое, в том смысле, чего бы Хозяин не хотел получить, когда щенок превратится во взрослого пса. И я решительно снял его лапы с края кресла, поставив их, как надо, на пол. Она опять поставила лапы. Я снова снял. Так повторилось – а мне пришло в голову считать, ожидая, на какой попытке малышка поймёт, что это делать нельзя – двести раз. Первым, так и не победив её упрямства и прилично устав от однообразных движений, сдался я и решил поменять позицию, выйдя из комнаты. Когда вернулся, обнаружил её довольную рожицу, торчащую из кресла. Она завоевала себе место в жизни, и уже никакая сила не смогла бы её с него выбить.