Анатолий Цыганов - Время было такое. Повесть и рассказы

Лошадь быстро домчала Клемешева до места. Ещё издали он увидел обширные деревянные времянки, где под навесами из неотёсанного горбыля стояли вперемешку коровы, лошади, овцы. За деревянными навесами скотного двора возвышался бревенчатый двухэтажный дом. Над крыльцом развевался красный флаг и красовалась яркая вывеска: «Коммуна, Красный Трудовик». На первом этаже располагалось руководство, там же жили часть крестьян коммуны и сам руководитель, Алексей Фёдорович Макаров, пожилой уважаемый работник, герой гражданской войны. Второй этаж пустовал, в большом зале изредка проводились собрания.

Пётр Панфилович привязал лошадь к одинокому столбу, маячившему возле дома, торопливо схватил портфель и почти бегом взбежал на крыльцо. Отворив дверь, он вошёл в просторную комнату, обставленную простенькой мебелью, добротно сколоченную местным умельцем. На стене висел красный транспарант, на нём белой краской было написано: «Ни одного гектара незасеянной земли!». Под транспарантом стоял стол, покрытый красной материей. На столе лежали в беспорядке бумаги, которые внимательно рассматривал пожилой человек в круглых очках. Возле него стояли и оживлённо разговаривали несколько мужиков. Поздоровавшись с немногочисленными посетителями, Клемешев сразу направился к Макарову, узнав его по алому ордену Красного Знамени на плотном френче дореволюционного покроя.

– Клемешев, – коротко представился он.

Макаров протянул руку:

– Наслышаны, товарищ Клемешев. К нам с какой целью?

– Дело у меня, товарищ Макаров, вот какое. Ты в курсе, что часть имущества коммуны переходит во владение госхоза?

– Я ознакомился с постановлением Сибкрайкома, – после некоторого раздумья ответил Макаров.

– Так вот, кроме постановления крайкома у меня на руках имеется предписание исполкома о передаче коммуной пятидесяти процентов наличного скота, фуража и посевных запасов госхозу.

– Ты что? С ума сошёл? Это же удар по коммуне. Под самый корень. К тебе же отходят шесть хозяйств. А что мне остаётся? Для остальных тридцати?

– Товарищ Макаров! Дело не в шести хозяйствах! Есть государственное предписание! Ты что?! Невыполнение постановления исполкома – уголовное преступление! – голос Клемешева почти сорвался на крик – Под статью попасть хочешь?!

– Ты, Клемешев, меня не пугай. И не ори. Я в гражданскую не боялся, а ты меня статьёй пугаешь. Не о том надо думать. Людей нечем будет кормить. Мы и так по налогам всё подчистили. Только на посев осталось. А здесь половину отдать надо.

– Ладно, Алексей Фёдорович, я не пугать тебя приехал. У меня постановление. Я его должен исполнить. И точка. Список работников, переходящих в госхоз, тебе направили. Завтра пришлю подводы с комсомольцами, так что ты распорядись, чтобы они получили всё положенное. Вот перечень, – Клемешев вытащил из портфеля пачку бумаг и передал собеседнику. – Ну, бывай.

Клемешев вышел, а крестьяне обступили руководителя, шумно выражая недовольство.

– Что же это такое, Алексей Фёдорович? Чем же мы весной сеять будем? А осенью опять всё под гребёнку? Ты можешь объяснить, что же это наша власть с нами делает?

– Тише, товарищи! Я столько же знаю, сколько и вы. Постановление исполкома надо выполнять. Я через два дня еду в Барлак и всё постараюсь прояснить! А сейчас идите по рабочим местам.

Люди стали расходиться. То там, то тут вспыхивали бурные споры, сопровождаемые размахиванием рук и громкими криками.

Клемешев уже не слышал ни возмущения крестьян, ни рассуждений Макарова. От нахлынувших в одночасье проблем у него постоянно болела голова. Ныло и дёргало возле левого уха – последствие колчаковской пули. Поморщившись от захлестнувшей боли, Пётр, чуть пошатываясь, дошёл до привязанной лошади и потерял сознание.

Очнулся оттого, что кто-то тянул его за рукав кожанки. Сквозь пелену увидел лошадиную морду. Огромные глаза пристально вглядывались в лицо. Лошадь кивала головой и тихонько кряхтела. От барского дома бежали люди. Толпу возглавлял Макаров. Подбежав к бричке, народ засуетился, предлагая помощь.

– Живой? – Макаров с крестьянами осторожно уложил Клемешева в бричку. Пётр попытался встать, но в глазах всё поплыло, и он обмяк.

– К фершалу бы надо, – подал голос кто-то из крестьян.

– Ничего, сейчас пройдёт. У меня это случается. Последствия гражданской, – сознание Клемешева наконец прояснилось, и он обрёл былую силу.

– Напугал ты нас, товарищ Клемешев. Мы уж думали: тебе конец, – Макаров облегчённо вздохнул.