Лео Карлсон: Над водами Ксанфа. Ошибка царьзидента

В его, Джереми, мире, телесные трансформации используют и орки и эльфы. Но цели трансформаций совершенно разные. Орк покрывает свое тело наколками, дырявит его пирсингом, вставляет и закачивает в тело самые немыслимые субстанции и предметы с одной целью – поразить окружающих.

Эльфы обычно избирают сферой трансформационных экспериментов свой мозг. Но и тело тоже, стараясь, как правило, повысить его эффективность в том или ином аспекте. Нырять глубже, соображать и двигаться быстрее. Эльфы вообще одержимы скоростью. Но это не та скорость, которую любят орки.

Орк, сидящий за рулем новенького скоростного спортивного флаера (аналог нашего красного «Феррари»), испытывает нечеловеческую гордость и восторг. Эльф, закачавший в себя за день базовый объем нового для себя языка – тоже. Но ведь это разные вещи, не так ли?

Джереми вдруг почувствовал легкий озноб и головную боль. Он перегрузился чуждой для него информацией. Надо отдохнуть. Он отставил недопитый кофе и вдруг вспомнил сегодняшнюю орку. Она ему понравилась. Он никогда не спал с орками. Ни разу, хотя поводы и возможности были. А что мешало? Он не мог себе ответить на этот вопрос. Уже не боязнь чего-нибудь подцепить точно – эти проблемы сейчас давно уже не проблемы. Может, те пьяненькие особы не привлекли его, потому что он сам был трезвый? Да какая разница!

А вот эта… он уже пожалел, что не пообщался с ней чуть побольше… Он допил кофе и направился к выходу.

Последние два дня в жизни Модеста Иннокентьевича прошли тихо и без происшествий. Страхи немного улеглись, оставив только сожаление о потере хорошей клиентки да жгучее, всеми силами подавляемое любопытство по поводу спрятанного на дереве свертка. Тащить его к себе домой или в здание он пока боялся.

Потом прошли еще два дня. И еще два. И, наконец, он решился, достал из углубления пакет и, отойдя в укромный уголок территории, быстро развернул. В пакете лежал предмет, похожий на футляр для очков, но поменьше. Он не сразу понял, как футляр открывается, а когда открыл, увидел маленькое углубление для одного единственного предмета. Сомнений не было – перед ним в аккуратно сделанном по ее размеру гробике лежала обыкновенная флешка.

И Модест Иннокентьевич рискнул – он оставил футляр на месте в дупле, а флешку сунул в нагрудный карман. В этот момент слова «старушки» о миллиардах прозвучали в ушах так, как будто сама она находилась у него над ухом.

Он закрыл кабинет на ключ и попросил его не беспокоить, сославшись на недомогание. Дрожащими и потными от волнения руками вставил в гнездо флешку. Папка на ней была всего одна и называлась ничего для него не значащим набором букв и цифр. Она была не зашифрована. Внутри лежал небольшой набор файлов с разными расширениями. Он начал с джипегов.

Первая же картинка оказалась фотографией огромной золотой статуи. Статуя была не натуральной, а искусно выполненным в графическом редакторе макетом, размещенном на фоне разных реальных предметов (танк, погрузчик, джип) – видимо, для масштаба. Без всякого сомнения, это был император Никудай Второй. Истукан был либо из золота либо покрыт золотом или позолотой. И он был огромен! Рядом стояли обычный рогатый погрузчик, танк «Ор-Мата», армейский джип, и на фоне этих транспортных средств статуя выглядела, как минимум, метров 10 в высоту.

Злосчастный император, могильщик империи, стоял в обычной своей военной форме, опершись обеими руками на что-то типа меча.

На втором фото был статуей был уже свергнувший его Полнолунин, в фуражке и френче, высоких сапогах. И он тоже опирался на меч. Чем-то рукояти мечей отличались друг от друга, но Модест Иннокентьевич проигнорировал разницу и продолжил обзор.

А вот третья статуя – Амбросий Массандрионович Стулин! Собственной персоной. И тоже опирается на меч. Странно…

Все статуи одного размера и золотые по виду. Размер – примерно метров по 10 каждая.

И тут Модест Иннокентьевич кое-что вспомнил…

Три года назад, когда стало ясно, что все совсем плохо, а властями был вдруг объявлен совершенно неожиданный курс для всех курс на новую индустриализацию, либерализацию и всеобщее единение, коммунисты предложили проект монумента всем прошедшим эпохам, призванный примирить всех и вся. По замыслу их генерального секретаря, похожего на пожилое насекомое медведку, это должна быть огромная пирамида о четырех гранях, где сверху должны стоять фигуры известных деятелей прошлого. Сам генсек предложил всего троих – Никудая Второго, видимо, как символ самодержавия, Бурьянова-Полнолунина – зарю и знамя мирового коммунизма и, конечно, главную свою любовь – усатого Амбросия Массандрионовича, коммунистический символ порядка и справедливости.