Ольга Примаченко - С тобой я дома

Женственность для меня – это всегда про «делать и созидать». Не про «ждать», «просить» и «манипулировать», не про «открыть в себе богиню», а наоборот – про стать земной. Если и есть какая-то хорошая книга об искусстве этого, то это Эстес – «Бегущая с волками».

…Я думаю, Саша влюбился в меня именно такую – простую, любящую готовить и танцевать, умеющую и молчать, и смеяться, и пить, и плакать. Не в богиню – в обычную земную женщину: и веса во мне было на десять килограммов больше, чем сейчас, и тараканы после развода табунами мигрировали, и корона на голове сидела, как влитая.

Я спрашиваю себя: «Ну а почему тогда?» Почему сближение стало возможным – судьба, карма, предназначение? И вижу только один ответ, похожий на правду: искренность. Когда ты еще не знаешь толком другого, но уже не можешь ему врать, потому что больше никогда не хочешь врать самому себе – «Ведь тот, другой – он как ты, только не ты»…

Пока я не научилась быть искренней с самой собой и не начала ценить и беречь свою непохожесть, я не была готова ко Встрече. Не могла полюбить кого-то, кто не соответствовал картинке в моей голове. Поэтому сначала мне нужно было разобраться с картинками о самой себе.

В 26 лет я приняла решение о разводе, сменила работу и вернулась домой, чтобы четыре года спустя понять, что же по-настоящему означают для меня слова

«я» и «дом».

Самые мужественные, самые женственные мы тогда, когда честны перед собой. И когда мы находим в себе силы

однажды сказать другому:

«Останься» .

«У меня нет времени, я ничего не успеваю» – эта фраза сегодня слышится и произносится чаще, чем «Здравствуйте». Своеобразный культурный код, пароль доступа. Если ты не спешишь, значит что-то с твоей жизнью не так. Нигде тебя особо не ждут, никому ты особо не нужен. Или нужен, но не сильно – по большому счету, справятся и без тебя.

Я чувствую это в метро в час пик, когда мы с серьезными лицами спешим по незначительным делам к часто еще менее значимым для нас людям. «Стой, иди, нет времени объяснять». А в этот момент большие красные цифры на табло забирают у тебя еще один кусок жизни без права возврата.

В какой-то момент я поняла, что ответ «Нет, к сожалению, не могу – нет времени» на предложение встретиться, пройтись босиком по траве или завести детей – это вопрос не времени, а приоритетов. Моих и чужих. Мы ведь достаточно взрослые, чтобы выбирать, что положить на чашу весов сегодня. Поэтому всякий раз, когда я говорю «да», я заранее знаю, скольких «нет» мне это будет стоить. Включая «нет», сказанные самой себе.

Две вещи до сих пор не умеем делать красиво: молчать и заканчивать. Молчание почему-то всегда получается слишком громким, почти нарочитым, а концы распускаются нитками – и невидимые силы великих и малых случайностей плетут из них искусное макраме.

В школе нас учили говорить с чувством и толком, на работе – не повышая голоса, с чужими – вежливо. Как нам общаться с самими собой, не учил никто – отсюда безрадостность внутренних монологов. Нескончаемый поток болтовни, то криком, то шепотом: это белое, это низкое, это жаркое, и в конце размашистой мысленной подписью – «Пойду поем».

Научиться молчать внутри себя так же сложно, как начать замечать дыхание: вот я делаю вдох, вот – выдох. Пауза. Воздух, который минуту назад был внутри тебя, сейчас продолжает жизнь мне.

Александр Лоуэн, известный своими исследованиями по телесно-ориентированной психотерапии, утверждает, что человек, чье дыхание неглубоко и поверхностно, настолько опаслив и недоверчив по отношению к миру, что старается даже воздух брать у него едва заметно, украдкой, почти тайком.

Практика молчания, как и практика смирения с неизбежным, сильнее, чем психоанализ, водка или химические успокоительные, ведь, когда действие последних заканчивается, тебя вновь с силой отбрасывает туда, где звезды Млечного Пути холодным молоком стекают по стенкам неба. Потому что in a city like this никому не нужны твои комментарии, мысли, заметки на полях, подчеркнутые строки и подведенные глаза. А главное, in a city like this каждый рано или поздно приходит к пониманию этого. И тогда однажды ты достаешь телефон, чтобы не позвонить: с этого момента и далее, будто примечания переводчика, в тебе все больше того, что ты оставляешь только для себя.

Несколько лет назад мне довелось две недели прожить одной в Румынии. Спать одной, есть одной, до рези в глазах вглядываться в морщины моря. Море синело. На пятый день на берегу нашли выбросившегося дельфина. На восьмой закончились деньги. А к десятому дню я начала читать Миллера вслух, чтоб не оглохнуть от тишины.