Олег Северюхин - Квази-мо. Фантазии богославской жизни

© Олег Васильевич Северюхин, 2016

ISBN 978-5-4474-1421-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Как быть и что делать? – мучительно думал я. – Вся жизнь прошла, а я еще ничего не совершил и не стал кем-то. Куда ни посмотрю, везде одни таланты и удачливые люди. Вот этот стал артистом, подражает чужим голосам и все рады посмеяться над тем, что пародируют кого-то узнаваемого, а не его. Даже те, кого пародируют, уже знамениты тем, что их знают и узнают в любом состоянии. Чем они лучше меня? Да нет же, это я намного способнее, но никак не могу никуда пробиться. Что сделать, если у меня нет никакой лапы? Родился в рабочей семье. Воспитание рабоче-крестьянское. Образование многоступенчатое. Сначала ясли. Потом детский садик, где нас учили вместе писать в горшки и играть на площадке, изображая дружную семью, хотя мне хотелось стукнуть Галку лопаткой по спине, потому что у нее получались ровненькие и красивенькие кулички, а у меня песок все время разваливался и выпуклый рисунок почти был не виден. Даже здесь мне не везло.

Мне говорили:

– Ты посмотри, как она делает, и у тебя будет получаться точно также.

– А чего это я буду учиться у нее? – размышлял я. – Я и без этого умный. Я лучше займусь чем-нибудь другим. Вот, например, пойду и буду качать забор. Ума не надо, а если сила есть, то и забор уронить можно.

– Леша, – говорили мне, – оставь в покое забор, иди сюда и покачайся на доске со Славиком.

– Как же, – говорил я себе, – пойду я качаться на доске со Славиком? Я его поднимаю высоко-высоко, и он визжит от восторга, а меня он чуть-чуть приподнимет и уже ждет, когда я буду поднимать его конец доски. Почему я должен тебя развлекать? А почему ты не делаешь половину той работы, что делаю я? Не пойду я с тобой качаться.

Я ничего этого не говорил вслух и продолжал раскачивать забор. Забор был крепкий, и это злило меня. Меня злило и то, что согруппники смеялись надо мной. Не подсмеивались, а смеялись. И все потому, что я не вступал в драки для того, чтобы завладеть понравившейся игрушкой. Если ты не дерешься, не разбиваешь ближнему в кровь его лицо, то тебя начинают считать слабаком и с детства перестают уважать. Ну, как же можно бить человека по лицу?

Я не дрался и потому, что боялся. Боялся с детства. Мой отец был достаточного крутого нрава и за мои маленькие детские провинности таскал меня то за волосы, то за уши. И я с детства боялся боли, боялся наказания и не делал то, что должен был делать любой человек. Хотя, как я думаю, если бы я делал то, что считается нормальным, то у меня постоянно были бы сбиты костяшки на кулаках и многие люди умывались кровью, начиная меня уважать. Но я не хотел такого уважения.

Молодые годы как-то быстро закончились и не оставили в памяти ничего, кроме каких-то тревожных ожиданий чего-то нового, которое всегда было неприятно для меня.

Затем началась школа. Было очень интересно стоять в толпе таких же маленьких людей, как и ты сам, с букетами цветов, с большими портфелями в руках пап и мам. Кто-то и что-то говорит. Играет громкая музыка. Потом великовозрастный парень тащит на плече маленькую девочку в белом кружевном фартучке, и она звонит в блестящий колокольчик.

Первый класс. Огромная комната с партами, у которых есть откидные крышки, но этими крышками играться нельзя, потому что незнакомая женщина начинает объяснять, что можно делать в классе, а что нельзя. В школе стало скучно на первом же уроке. Что это за школа, если вышел из школы и ничего не знаешь? Почему нас сразу не научили читать и писать, а заставляют чертить какие-то палочки в тетрадке?

Я не блистал особенными успехами в школе. Был простым середнячком. Вся система нашего преподавания рассчитана на одаренных учеников, которые слету схватывают материал. Мне же приходилось возвращаться к основам, чтобы понять общее. А нужно всего-то повторить азбучные истины, чтобы стало больше учеников, которым понятен материал. Тогда было бы намного меньше и неуспевающих учеников. Для того, чтобы понять ту же теорему по тригонометрии, мне приходилось сидеть и как бы своими руками перебирать линии и углы. Но то, что я понимал, я понимал навсегда и потом удивлялся, а что же в этом непонятного.

Уже в институте я понял, что мое сознание само выбирало то, что ему нужно и то, что ему не нужно. Я был гуманитарий, разбирающийся в точных науках. Парадоксально, но это так. Я писал стихи, владел иностранными языками, слушал музыку и брал в уме производные функций любой сложности, мог сказать, в какой четверти функция будет иметь положительное или отрицательное значение. Только вся моя жизнь имеет отрицательное значение.