– Виноват, товарищ старший лейтенант!.. – промямлил Мишка.
– Но но, птенец! Иди отсель! А то нельзя тебе сюда. Без пропуска нельзя. Иди.
Развернулся и пошел в обратную сторону. Пару раз останавливался, закуривал папиросу, плевался от противного дыма, но снова затягивался. И снова. Это давало ощущение покоя и снятия нервозности. Мнимое ощущение. Обойдя вокзал, Мишка побрел к месту, где было приказано собраться через тридцать минут. Там уже собралась половина ребят. Вот, уже почти все на месте.
Повторная перекличка показала, что еще около десяти человек куда-то делись во время «прогулки».
Началось распределение.
– Рядовой Черемшина!
– Я! Здесь! – отозвался Мишка.
– Третья рота капитана Мелетина.
– Есть!
Поскольку уже вечерело, их накормили, правда, не сильно сытно – пшенная каша с какими-то овощами – и уложили спать в ангаре без окон. Вероятнее всего, то была старая конюшня. Ибо там было сено, и пахло, как ни странно, лошадиными фекалиями.
Мишка снова заснул, несмотря на продолжительный сон в поезде.
Маришка не хотела уезжать к своей далекой родне в Барнаул, а потому сбежала из дому и пошла на медицинскую подготовку, чтобы быть санитаркой. Ей тоже охота была на фронт.
Зная, что где-то там ее муж (не смотря на несбывшееся событие, Маришка звала его именно так), она не могла скрываться где-то вдали, в тылу.
Отец Мишкин собрал народное ополчение из окрестных сел. Тогда уже была полная мобилизация, но брали не всех. А он брал всех. Так и набралась почти тысяча человек. Федора Назаровича Черемшину государство назначило главнокомандующим батальона народного ополчения. Официально. Выдали оружие, частично одежду, иногда даже баловали пайком.
Вот и он со своим народным эшелоном двинулся на запад – к фронту. Часть собранных войск так и осталась на своих местах для контроля порядка в деревнях. А часть отправилась с ним. Несколько вагонов товарняка были забиты ополченцами. Это был самый разношерстный контингент: пожилые учителя, бледные библиотекари, глубокие старики, пятнадцатилетние мальцы, даже было три увеченных от рождения человека – один без глаза, второй с одной рукой и третий имел левую ногу короче правой. Но это не являлось для них всех причиной, чтобы скрываться в тылу, яко крыса штабная.
Назначено было оборонять земли, о которых нет сейчас смысла рассказывать в деталях. Ведь самое главное, это события, произошедшие на этом кусочке родной земли.
Чистое поле. Привал народного ополчения. Окопавшись, солдаты спокойно себе спали. Несколько человек были на посту, дежурили. Поодаль слышалась река – она текла неспешно, как ей и полагалось. Шумела еле-еле, звучал только отдаленный гул водной толщи. Вокруг трещали сверчки, не умолкали – словно слаженный механизм. Но прислушавшись – понимаешь, что они звучат как несыгранный оркестр. Однако это звучало не ужасно, а скорее успокаивающе. Тяжелый воздух заставлял дышать глубже, а то легких не хватало, чтобы втянуть его. Это все из-за дневного зноя, который даже ночью не дает забыть о себе. Мощным шлейфом он оставил после себя след даже прохладной ночью – вроде укутываешься от сырости, а дышать все же тяжело. Тем более цветущие травы давали о себе знать. Особо тяжело было астматикам, которые попросились у командиров заночевать в рощице у реки, буквально в двухстах метрах от стоянки. Иначе они бы умерли от приступа той же ночью.
Грубо конечно сказано, но им можно было бы оставаться и в общем лагере. Первыми они и погибли, поскольку немецкие лазутчики пробрались именно через ту рощу, и, заметив спящих людей, задавили их. Далее двинулись к основному лагерю, надев форму одного из уже мертвых, чтобы не вызывать подозрений. Так убрали часовых, вошли в землянку в окопе и были замечены не спящим солдатом. Началась стрельба, а остальные немцы, которые остались в рощице, услыхали это и присоединились, начали обстрел привала.
Погибли все…
Среди погибших был и Федор Назарович Черемшина…
Удостоен Ордена Красной Звезды и Медалью за Отвагу посмертно. И еще двое его сослуживцев, с которыми он до последнего момента, до последнего вздоха защищался от немецких нападавших…
В живых не осталось никого, даже пленных не брали. Уничтожили всех. А лагерь с телами сожгли, словно дикари…
* * *
Вокруг взрывы снарядов, шум, крики, выстрелы.
– Спокойно! – орал капитан Мелетин, – вот, пейте! Я знаю, что противно. Но пейте. Так, по крайней мере, не страшно. Я-то уж знаю.
Читать дальше