Валерий Богушев - Сюжеты. Рассказы, эссе, роман

(Кто-то из моих приятелей полагал, что полудевочка – это девочка, которая не целована ниже колен).

Итак, я не устоял перед соблазном путешествия по Кавказу и не пожалел об этом. Дорога покрылась вскоре густым туманом. Хотя ничего не было видно вокруг, что-то пело внутри. Неподалёку сидела прекрасная девушка-горянка. Хотелось смеяться от неизъяснимого, безотчётного счастья.

Что я буду всегда помнить о Нальчике? Горы, которые видны почти отовсюду, незнакомую речь на улицах и по радио в гостинице и одного местного старика-кабардинца, который на тривиальный вопрос приятеля-русского, «как дела?», бодро ответил с акцентом:

– Спасибо большое, хорошо!

Чтобы было что рассказать о городе, необходимо непременно попробовать местного пива. Пиво в Нальчике оказалось неплохим. Около пивного киоска стояли и нестарые мужчины в национальных одеждах с кинжалом на поясе. С непривычки приходилось с опаской коситься на холодное оружие в антикварных, старинной работы ножнах.

Вечером в гостинице неожиданно навалились разом усталость и отчаяние рухнувших надежд. Одиночество рождало гордое ощущение всемогущества и чувство полной невозможности что-либо изменить.

Наутро я вышел из гостиницы и направился к гряде гор, тянущейся за городом с целью покорить какую-либо вершину. Я шёл полдня, шёл до ломоты в ногах и лишь приблизился к манящей гряде, но путь к ней преградило гигантское ущелье с совершенно отвесными стенами и шумящей далеко внизу рекой. Да и сил уже не оставалось для того, чтобы достигнуть вершины, и я побрёл назад, проделав тот же долгий путь к Нальчику.

Мне стало грустно путешествовать одному, и я отказался от запланированной было поездки в Орджоникидзе, где жила прекрасная гречанка Галя Симеониди со своей тётей. Возможно, они давно уже забыли одинокого беззаботного студента второго курса. Мы беседовали по вечерам в доме недалеко от вокзала в Гудаутах и ходили на вокзал пить газировку с зелёным сиропом, которую продавали допоздна…

Раньше жизнь сама цепко держала меня в своих когтях, теперь же она безжалостно отпустила меня, и приходилось самому за неё цепляться.

1977

Мой завод построен с десяток лет назад финнами по самым современным технологиям. В совершенном одиночестве «поработав с документами» в своем огромном офисе, доставшемся в наследство от целой перспективной лаборатории, сокращенной за ненадобностью, каждое утро прихожу в огромный светлый цех с десятками молодых и не очень девушек и женщин, собирающих на конвейере электронные платы для телевизоров. Меня встречают производственными вопросами, которые «вскакивают» чаще, чем надо, того сорта, что сразу и не сообразишь, и как ни поступишь, горько пожалеешь. Однако, раздумывать некогда, принимай, конструктор, решение, иначе вычтем из зарплаты за простой конвейера. Пожалуйста, огрызаюсь я, только навряд ли этой жалкой суммы хватит. И приходится быстро «въехав» в ситуацию, выбирать из нескольких зол меньшее.

Когда-то я разрабатывал электродвигатели для видеомагнитофонов, потом пришлось осваивать вентиляторы, теперь вот, чтобы не оказаться на улице, телевизоры… Как ни странно, ежедневная беспокойная заводская круговерть доставляет мне удовольствие.

– Предатель! – иногда бросает мне в лицо малознакомый человек, имеющий нескромность заявлять, будто родился на родине Имануила Канта через одиннадцать лет после последнего завоевания ее у немцев и, будто бы, не успев вволю надышаться влажным и соленым воздухом Балтийского моря, в возрасте одного года попал на родину своей матери – к бабке в отдаленную степную глубинку в бывшие северо-западные владения Золотой орды с дошедшими до наших дней еще более древними курганами скифов вдоль поросших крапивой, камышом и ивами берегов тихой, извилистой речки Елань.

В четыре года его ожидал новый переезд, на Дон при впадении реки Осередь, в город Павловск, облюбованный когда-то Петром для постройки русского флота, переживший при царе-реформаторе невероятный взлет, за который потом расплачивался двумя столетиями забвения, упадка и бедствий. Замечательный, живописный, патриархальный городишко был словно специально создан для счастья, не успевшего ничем омрачиться вплоть до еще одного перемещения – теперь в областной город, где мой оппонент, десяти лет отроду, поселился в Ямской слободе, воздух которой, по-видимому, не меньше, чем воздух Парижа, благотворен для расцвета литературных амбиций.