Ольга Трушкова: Совесть моей глубинки. Сборник рассказов

Да, говорит прокуратура, виновата, потому что отвечает за все, что происходит в её ведомстве. Закон есть закон.

Хорошо, Мишкины родители заявления писать не стали – понимают же, что их сыну никто руки-то не ломал, дети есть дети. Несчастный случай. Легко Нина Ивановна отделалась – строгий выговор да штраф в размере десяти зарплат.

В общем-то, решение суда – казне убыток, потому что зарплата-то у Нины Ивановны такая, что стыдно вслух цифру произнести.

А министр неподсуден, только свидетель. Как так? Он что, может не отвечать за то, что происходит в его ведомстве?

Или он уже не российский гражданин?

Наверное, их детсад в стратегическом плане важнее обороны государства, если на Нине Ивановне лежит ответственность, а на министре – нет. Тогда пусть ей и платят больше, чем ему, безответственному и ни за что не отвечающему.

Много вопросов задала бы баба Маня приезжающим кандидатам в депутаты и даже самому Президенту, да толку-то? Опять все врать будут – насобачились в этом деле.

В общем, не любит политиков баба Маня. Грязь от них одна – пол на два раза мыть приходится после таких кандидатов в болтуны. На второй раз – с хлоркой, для дезинфекции, чтобы враньё и вороватость не распространялись. Детский сад-таки.

Правда, после выборов хорошо – никто из них сюда даже глаз не кажет. Забывают и про «песни» свои, и про «сказки».

***

Нет, Александр Сергеевич, Русью на Руси давно уже не пахнет…

Чтобы земелька урожаем одарила, ей всё лето кланяться надобно…

Баба Маня подкопала картофельный куст и начала выбирать клубни, кряхтя от ноющей боли в спине и в ногах. Вот прямо выкручивает все суставы, а впереди – уборочная пора. Ох, как некстати она, боль эта окаянная, ох, совсем не вовремя! А собственно, когда это боль была кстати и вовремя?

«Мелковатая ещё, – сокрушалась баба Маня, складывая клубни в пластмассовое ведёрко. – Но под кустом много. Да и то сказать, дождей-то с середины июля ни капли не выпало, целый месяц, почитай, пекло земельку-то жарким солнцем. Даже Ильина неделя сухой простояла. Но, даст Бог, к началу уборки нальётся картошечка. Дождичка вот только бы, дождичка…»

Раньше у них был совхоз. Засевали поля, выращивали не только зерновые, но и овощи: картофель, огурцы, капусту и прочее. Имелась и ферма. В общем, люди без работы не сидели. Пусть заработки были не ахти какие, но кто работал, тот не бедствовал – умели ведь люди как-то и малым довольствоваться. Все держали своё подсобное хозяйство, за роскошью не гнались, семьи свои обеспечивали, воспитывали детей в уважении к труду и в почитании старших. Жили без зависти нонешней, без злобы этой непонятной, без отчуждения. И хоть всякое случалось, но всё равно дружно жили.

А потом в одночасье привычная жизнь полетела в тартарары. Перестройка. Приватизация. Раздел и передел собственности.

Конечно, в их селе это проходило не так, как в том бандитском Петербурге или в криминальном мире Москвы. Авторитетов, слава Богу, у них не было. Быков – тоже, кроме того производителя, что на ферме стоял, цепью к столбу намертво прикованный.

Братки, правда, имелись. Целых два. Причём, родные. Директор совхоза и главный инженер. Так они вообще никаким авторитетом никогда ни у кого и не пользовались.

Вот эти-то братки на своей семейной сходке часть сельхозтехники между собой мирно разделили, приватизировали, а из остатков начали создавать сельскохозяйственные общества и называть их тремя буквами: сначала какое-то ООО, затем – ЗАО или как-то по-другому. Но как ни меняли одну букву на другую, всё равно получалось чёрт знает что, прости Господи!

Потом приехал ушлый пройдоха из соседнего района, забил браткам стрелку, купил у них эти три буквы и заменил на три свои: СПК. Теперь бывшие совхозники стали рабочими сельскохозяйственного кооператива. Если разобраться, то разницы между совхозом, ООО и СПК нет никакой. Работа-то прежней осталась: посевная, уборочная, ферма с коровами и навозом. Только вот не хотят люди работать. Не хотят – и баста!

А потому не хотят, что за свой нелёгкий труд получают хлеборобы то, что в народе тоже тремя буквами называется.