Анри Коломон: Альбертик, Виттили, Педро и Метроне в Республике Четырёх. Из романа «Франсуа и Мальвази»

– Во-дурак! – не удержался Виттили, после чего рука Педро схватила его за волосы поднимая с четверенек и защемив меж пальцев нос покрадца, дергая в разные стороны обладатель обеих рук приговаривал:

– В следующий раз я тебе сделаю саечку, вот этим кулаком (показал перед носом испуганного Виттили оный, немногим меньше его головенки). Нижние зубы в гвозди превратятся.

И саданул пойманного в лоб, прямым отупляющим ударом, после чего тот перевернулся через голову назад и уселся ничего не понимая и заныл, уползая на свободный перинник, откуда не вставал до самого утра и ночь прошла вполне спокойно, закончившись пугающим приходом хозяина, который волновался на счет платы, но Педро его все-таки успокоил общими словами, что беспокоиться нечего, все будет в порядке.

И вновь день. Как неприятно он начался со стояния над душой, так и проходило остальное свое время в брожении из угла в угол ничего не делании, холостом игрании в карты и общем неудовлетворительном ощущении ненадежности их положения и дальнейшего пребывания, как будто душу запахивало чужим. И с этого чувства перед глазами четырех друзей воочию раскрылась та ужасающая бездна безденежья, которая в полной мере предстала на трезвые и просыпавшиеся умы, приводя оные к скучному и печальному времяпрепровождению с сожалением о старом. Теплые воспоминания о нем не разогревали, а знобили души тем нехорошим холодком, который гуляет по нервам даже не смотря на измождающую жару. И сей перепад между внутреннем и внешним создавал в исстрадавшихся мозгах такие контрасты, что Педро готов был ухватиться за первого попавшегося, как единственную надежду… но никого не было, а было пусто и безлюдно, кроме них. Фра Жуозиньо куда-то запропостился. Лучано накормил их скверно и ощущение создавалось такое, что они как в не прошенных гостях и целиком живут на попечительстве хозяина. Скучно и хотелось бросить такую сосаловку, хотелось странствий, но нерешительность и нежелание при общей всецелой потухшести владела некогда веселой и жизнеутверждающей компанией с представленными в ней несомненно незаурядными натурами, если они были вместе.

Спать вся компания легла в прескверном настроении духа. Что-то им следующий день готовит?

Пробуждение было неясным и тревожным, и происходило оно во тьме ночи, прорезаемой ярким светом факела.

– Вставайте! – гремел голос фра Жуозиньо, державшего факел, – Ваш конь сдыхает!

И не дожидаясь когда кто-либо из них подымется и пойдёт, ринулся назад, унося с собой свет. Кое-как одевшись на скорую руку, один за другим пробужденные побежали смотреть. Интересно было Виттили: чей конь сдыхает? Каждый, сбегая вниз по ступенькам, в душе надеялся. Что не его.., что пронесет нелегкая, еще одна беда свалившаяся на их непроспавшиеся головы. Заторможенные внезапным пробуждением и желавшие только одного: «только бы не его!»…

Впрочем Виттили можно было не беспокоиться, ведь у него была лошадь, но кто его знает, не огульно ли было сказано: «конь», а может все-таки его лошадь?! И Виттили, желая скорее узнать бежал… вторым. Вслед за Педро, на завороте подцепив его за удобную для этого стопу и удовлетворившись тем как вместо того чтобы завернуться туша его опрокинулась со ступенек вперед и со всей набранной скоростью смачно врезалась в тонкодощечатую стенку, проломив головой в ней пробоину, пробежал легонько мимо него уже первым.

Альбертик бежал и больше чем бежал, страстно желал, чтобы только не его потстигла участь сдохнуть; ничего не видя наскочил ногами на оклемавшегося и встающего Педро, сбив его в сторону продолжал сбег. Только бы не теткин конь! Она столько в него вложила и так им гордилась!

За правой стороной высокого строения харчевни, почти на заду располагались обе каменные конюшенки, в противоположность деревянному колоссу, в котором ничего особенного своровать не было. Там-то у самой дальней конюшенки и было заметно скопление четверых человек освещенных огненным светом пакли, стоящих над лежащей конской тушей, возле растворенных воротец. Возле фра Жуозиньо находились Лучано, тот парень – верзила или вышибала и четвертым среди них находился еще какой-то мужик с деревни, с обухом в руках.

Первым подбежал к ним Виттили и нервно присмотрясь к исдыхавшей кляче, признал в ней свою лошаденку. Она лежала разваленной на земле со взмыленным от болезненного пота осунувшимся телом, конвульсивно подергивающемся в дрожной агонии исдыхания. Глаза лошади уже замутненные ближащейся смертью, то открывались, то закрывались. Несомненно эта подыхающая груда обмяклого мяса не принадлежала к породистым коням Педро и Метроне, и тем более не Альбертика, а его, именно его! О, горе! Горе, горе, горе! Постигло именно его! Он лишился приглянувшейся своей лошадки, которой так радовался при одном лишь воспоминании, как мягко и быстро она несла его на себе и сколько еще должна бы была возить его, (ощущение) – над землей.