Анатолий Шерстобитов - ПРО УРОДА и прочих. Четыре книжки под одной крышкой

Устроившись на работу, он несколько подсократил частоту визитов к этой кормушке, для конспирации это благотворно, но совсем забывать сюда дорогу не думал. Учреждение, к слову, на этот умеренный грабеж не паниковало, хоть и пасся там не один Дикон, никакого учета посуды не существовало, так как привозили-то ее совхознички.

Конечно же, все эти Вовины выдрючки должны были находить соответствующую реакцию у общественности, в коллективе, где он трудился, и находили. По тем же сигналам Слона комсомольская организация автобазы, а я в ту пору был ее секретарем, устраивала ему проработки, воспитательные беседы, посвящала ему «колючки» и спецвыпуски «Комсомольского прожектора», но горбунишка был почти неуязвим. «Почти» затем, что карикатуры, а рисовал я сносно, были довольно хлестки и ве-есьма спецификой осанки героя узнаваемы, мужики потешались, ржали до вибрации стекол. Вова тогда нервничал и кой-какие удачные шаржи даже срывал.

Честно говоря, с приходом на работу, он тогда заметно посерьезнел, сказалось, по всему, добыча хлеба насущного собственным горбом, честным трудом, он стал больше читать, а в шахматы насобачился играть так, что в автобазе равных ему не сыскивалось.

Популярностью он обладал и среди мужиков, но больше дешевенькой, на базе тех же разнообразных выдрючек, розыгрышей и хохм, больше того, походя, он мог опошлить даже деяния комсомола, партии. Можно было бы тогда и не воспринимать всерьез этого сопатого, но он совершенствовался, жальце его выпадов оттачивалось и ядовитело, так что приходилось кой-когда уделять тезке время и внимание.

Видит бог, сам выклянчивал все это, сам, винить теперь некого. Я ведь тоже, чего греха-то таить, из таких же дитяток улицы, номера до армии откалывал хлеще Дикона, покатиться мог вниз только так, влипал преизрядненько, от судимости еле-еле отвертелся. Какие в то время общественные дела, школу ведь болван в начале девятого класса даже бросил. Но сумел всхомянуться, спрямил свою колею, вступил перед призывом в комсомол, выправили мне по блату отличную характеристику, а демобилизовался я уже кандидатом в члены партии, там, в армии, это провернуть было, раз плюнуть, только захотеть. И стала мне моя тропка совсем ясна, высветил я себе нужный маяк, цель.

Опамятоваться же помог в первую очередь батя, благодарен я ему за это преизрядно, принял я его программу частично, как первотолчок, потому как примитивности и даже агрессивности в ней было хоть отбавляй. Но в хватке ему не откажешь, держал меня в то время цепко, талдычил истово и неустанно свою стратегию, как стать медведем-стадоводником, свиньей-огородницей, во времена, когда лихо чуть прилегло, а добро не приспело.

Не чурайся, говорил он, ты, Вовка, этой возни евнухов от жизни, игрушек в энтузиазм, лезь в самую гущу, я уж стар для таких перелицовок, а ты лезь, тошнит, сцепи зубы и протискивайся, рядись в этого шута, заседай, на трибуну лезь, в партию просись и учись. На крайний случай, наберись терпения и высиди бумажку, что с образованием ты, все это для нужной графы в анкете, а не пойдет дело и купить можно, покупают люди, бумажка во все времена всему голова.

Поживи, заклинал батя, хоть ты, сынок, по-человечески, а то род, как проклял кто, третьим поколением в страдальцах ходить будем, то расказачивание, то раскулачивание, то мор и голод, то война… а до «светлого будущего» все дальше и дальше, драли и будут драть, как липок, работяг и кормильцев. Раз не в потребе у нас честный полнокровный труд, так надо тянуться за портфелей, зад в кресло умостить, жить по уставу Ваньки Ражева (легендарный у нас в станице недоумок и лодырь,«авангард революции», сдохший в черном запое под забором).

Живи по такой колодке, раз велят, только с головой, не жируя совсем явно, если масть пойдет. Ну а если не сможешь себя, свою брезгливость превозмочь, ишачь всю жизнь на казножоров, лукавых и ненасытных. Конечно, параграфом стать для души тоже немалая смута, но это зло все равно меньшее, чем стать дешевой рабсилой. «Параграфами» батя называл всех чиновников за вопиющее, на его взгляд, сходство с этим знаком – выпяченный живот, задранный нос, короткие, сардельками ножки под нависающим брюхом.

В общем, оклемался я тогда своевременно, отошел потихоньку от дешевеньких уличных утех с дружками на все готовыми, погодками удалыми, поступил сразу же после армии в вечерку, стал читать книги и периодику, дневник вести этот, что ве-есьма даже дисциплинирует и провоцирует на совершенство, о чем уверяют мудрецы, стараюсь вести его честно, с прицелом на обозначение и вытравление собственных имеющихся недостатков.