Евгений Панов - Час исповеди. Почти документальные истории

Может быть, Потапов и сделал бы хоть что-нибудь полезное, что-то из того, что наметил, но стал систематически болеть. Ни свежий воздух, ни обильный харч не пошли ему впрок. То щитовидка, то простуды, то фурункулез… Из первого года месяцев семь провел Потапов в разных медицинских учреждениях, вплоть до главного госпиталя ВВС в Москве. Налетал очень мало, в строй, по сути, так и не вошел. Какая уж тут комсомольская работа!

Вот и подсмеивается Барабаш, пристает к Перезвонову:

– Сперва, вроде, ничего показался. Ну жучок, ну жучок! Так, Сергей Палыч, когда проведем комсомольское собрание и кого выдвинем?

Партайгеноссе бросает на меня быстрый взгляд. Я как смотрел внимательно на доску, так и смотрю, меня интересует только партия.

– Ладно, командир, мы завтра об этом поговорим.

За «развал комсомольской работы» Потапову отомстили. Он постоянно ходил в «плохих», в «нарушителях». Один раз он попался на самовольной отлучке, и с тех пор не было подведения итогов, на котором бы не склонялась его фамилия. Несколько раз его наказали просто в назидание другим, одного из нескольких штурманов, виновных в неуставном хранении карт. Никого не наказали, одного Потапова. Не было также ни одного праздника, чтобы Юрка не попал в наряд, причем в наряд самый обидный, тягостный: с 31 декабря на 1 января, с 30 апреля на 1 мая… В ноябре, во время истории с картами, во время отчетно-перевыборного комсомольского собрания, Юрка ходил в наряд пять раз.

Отойдя от комсомольских дел, он ожил, и несмотря на гонения, развил кипучую деятельность. Купил и освоил мотоцикл. Построил за зиму катер. Женился…

…Какой-то полковник из политуправления армии, обходя по-инспекторски общежитие, похвалил репродукцию с картины Врубеля «Царевна Лебедь».

– Умельцы! Кто же это у вас так?

– Великий русский художник Врубель! – по-уставному, пожирая начальство глазами, отчеканил Потапов.

У полковника хватило ума быстренько уйти.

Декабрь 1972 года

Снег, выпавший в ноябре, давно растаял. Плюс пять, дикие штормовые ветра, частые дожди. По данным метеослужбы влажность 99 процентов. На аэродроме – лужи и смерчи; кажется, вертолеты не просто отсырели, они буквально пропитались ледяными декабрьскими дождями. Для летчиков все это значит «установленный минимум погоды», практически экстремальные условия полетов, для нас, техников – отказы, отказы, отказы…

Ночью долго не могу заснуть, лежу в темноте, слушаю, как гремит что-то на крышах домов, как шумят сосны, как воют собаки, как бегают по потолку крысы и кошки. Сквозь плотно сдвинутые шторы пробивается полоска света от далекого фонаря. За полкилометра от дома беснуется море.

Наконец-то выпал снег, и очень хочется сходить на море, посмотреть, каково оно, когда природа затихла. Обрадованный лес исполнился очарования. Простой взгляд на сосенки дарил радость. Согнувшись под тяжестью снега, сомкнувшись макушками, они образовали арку над тропинкой, по которой я хожу на аэродром. Я останавливался и осторожно брал губами восхитительный свежий снег с низко склонившейся лапы. Я медленно-медленно приближал к ней лицо. Снег чуть-чуть искрился, и пахло… чем пахнет снег? Морозцем, смолой, тишиной, счастьем – всем, всем, всем!

…И вот уже снег сияет, снег кружится, снег надает большими хлопьями, снег танцует, танцует, танцует… Играет в школе вальс, огни, огни, смех, смех, новогодний бал… Я спешу туда, я волнуюсь, я несу в душе ее образ, ее – не знаю точно, чей… Новый год, волшебная ночь, обновление, надежды… «Иные в сердце радости и боли, и новый говор липнет на язык…»

День закончился приключением. Дым коромыслом.

Система сушки дров в духовом шкафу, самообслуживание печки, которой я гордился, оказалась с крупным изъяном. Оказывается, дрова, уже чуть подсохшие на кухне, в шкафу могут загореться, а не просто поджариться «до корочки». Так и случилось. Я почувствовал запах дыма и услышал потрескивание из шкафа. Открыл. И обнаружил, что дрова горят. К самой жаркой, примыкающей к топке стенке, где и сырые-то обугливаются, я сдуру положил тонкую палочку и порядком подсушенное сосновое полено, которые и занялись… Пока я раздумывал, как бы это их оттуда извлечь, под действием обильного притока воздуха слабо горевшие поленья запылали, огонь перекинулся на соседние, а отвалившаяся кора подожгла нижний рад. Все произошло очень быстро – я и раздумывал не более десяти секунд. Но теперь я по-настоящему растерялся, и через полминуты в шкафу бушевал настоящие пожар. Пришлось схватить висящее над печкой полотенце и, плюнув на опасность ожогов, вытаскивать поленья по одному, бросать на пол, затаптывать, а полыхавшие отправлять в топку.