Юрий Кулагин - Сны Гаутамы

Втянувшись в рабочие будни, Константин не заметил, как у него появились новые знакомые, которые иногда приглашали его в съемные квартиры, где после того как закончится рабочий день можно было открутить крышку с запотевшей бутылки водки и раствориться в пьяной эйфории эфемерного суррогата счастья. Навряд ли Константин смог бы вспомнить, когда и с чего это вдруг, в среде своих новых знакомых он оказался востребован как художник. Время от времени стали появляться возможность реализовать свой творческий потенциал в процессе раскраски мерседесов хохломой. Константин не углублялся в размышления об эстетическом аспекте того что получалось в итоге сосредоточившись на исполнительском мастерстве. Важно было то что это приносило дополнительный заработок, что в его положении сложно было переоценить. Вскоре спектр реализации художественных способностей расширился, и он стал браться за выполнение эскизов для татуировок. Почему-то особо запомнилась одна. По задумке это была все та же хохлома, но теперь выполненная на теле человека. Константин не запомнил его имени, но это был один из хозяев расписанного ранее им мерседеса, владелец которого решил не останавливаться на придании русского колорита бездушному немецкому железу и поддержать эстетический концепт своим собственным телом. Через некоторое время, когда заказ был исполнен, Константина пригласили в баню, чтобы он смог «реально заценить» свою работу. Зрелище было на самом деле впечатляющее. На ум приходили сразу две ассоциации. Первая из них была очень странная. Могло показаться что обладатель замысловатого узора сначала был одет в спортивную форму, изготовленную фирмой Боско для российских олимпийских спортсменов, но потом сняв ее, он умудрился сохранить оформление на своем теле самым чудесным и совершенно непонятным образом. Вторая ассоциация, приходящая на ум это, было тело индейца лесов амазонки. И в первом и втором случае все дело портило абсолютная не спортивность и даже обрюзглость обнаженного тела, но все равно где-то до конца второй бутылки водки которую они употребляли после бани Константин не мог отключиться от того что предстало его взору. Где-то в глубине души он догадывался, что так все и было задумано и можно было только догадываться сколько нужно было выпить после бани зарубежным бизнес-партнерам, чтобы не думать о том, что скрывается под дорогим итальянским костюмом их собеседника.

В любом случае, колесо теперь уже привычной жизни продолжало вращаться без скрипа и рывков плавно равнодушно и стабильно, не принося ни радости, ни надежд, ни разочарований. Константин все чаще возвращался домой поздно и сильно пьяным, проходил сразу в маленькую пустую комнату, падал на кровать и засыпал в одежде. В семейной жизни дела обстояли совсем неважно. Постепенно нарастающая отчужденность, сквозившая ноябрьским холодом в их отношениях с Ириной вскоре и вовсе сменилась холодной зимой и особенно грустно становилось от понимания что это та самая зима, после которой уже не настанет весна. Супруги совсем отдалились друг от друга и практически не разговаривали. Она его ни в чем не упрекала, во всяком случае словами и казалось доже вовсе не замечала его присутствия, полностью сконцентрировавшись на заботе и уходе за быстро подрастающей дочкой. Константин смотрел на них и ему очень хотелось быть частью этой семьи, но он понимал, что это по каким-то не понятным ему причинам уже невозможно. Иногда он осторожно приоткрывал дверь в свою душу и вглядываясь в непроглядный туман пытался разобраться, где то самое место в котором он свернул не там, как так вышло что он оказался там где был сейчас, в какой момент и почему мир вокруг потерял яркие краски. Куда пропало предвосхищение радости наступления завтрашнего дня, который непременно должен принести что-то новое и несомненно хорошее. Но сколь бы не пытался, ответа на свои вопросы он так и не находил. Череда ничем не отличающихся и вытекающих один из другого дней, сливалась в ровный неспешно двигающийся поток, влекущий Константина за собой и казалось, что так теперь и будет до самого конца, что это и есть самая что ни наесть окончательная как смертный приговор реальность, невозможно объективная и непоколебимая как фундаментальные основы мироздания. Он старался не думать о всем этом, просто подчиняясь движению, которое его перемещало из одного подошедшего к концу дня к другому, которому было суждено закончиться в свой срок, так же, как и его предшественнику и так далее и снова. Усталость и разочарование, все необдуманные, нерешенные и не вышедшие наружу мысли, и чувства ложились ровными тяжелыми листами на Константина, один за другим, накапливаясь и придавливая своей тяжестью все больше.