Оксана Оса - На рассвете нас двое

В этот раз она распахнула окно, позволив ветру ворваться внутрь. Люси забралась на подоконник и в нерешительности остановилась перед рамой. По тому, как она переступала с ноги на ногу, стало понятно, что ей было неприятно стоять. Она глубоко вздохнула, словно решалась на что-то. Я понял, на что именно, когда девушка вернулась за фонариком, что прятала под матрасом, и затем начала протискиваться через раму. Если раньше я сомневался в ее диагнозе, то сейчас с удовольствием отметил: Люси сумасшедшая настолько, насколько хочет быть. И если сумасшествие означает свободу действий, то ее сейчас вряд ли что-то могло остановить. Июльские ночи прохладные в Смустауне, и я был полностью уверен, что художницу нисколько не смутило даже больничное одеяние, в котором она собралась гулять. Больше всего мне нравился в ней огонь, который разгорался сильнее при возможных трудностях. Еще она потрясающе умела пропускать любые события через собственную призму мира и добиваться цели там, где многие бы испугались возникших проблем или последствий.

Хотелось надеяться на то, что в ее душе снова запылает огонь жизни… Я следовал за ней через парк: она кралась между деревьями, осторожно, чтобы никто не заметил. Затем через пустые улицы, на которых остановилось время в ожидании новых прохожих. Порой мне казалось, что художница бесцельно гуляет по городку, хотя мы находились всего в паре кварталов от ее дома. Она часто смотрела на луну и смеялась, по-детски беззаботно.

– Спасибо, спасибо, спасибо! – и закружилась, распахнув одеяло. Пожалуй, это первое за несколько месяцев ощущение счастья.

Для счастливых открыты любые дороги, но я никак не ожидал того, что в эту ночь Люси придет на кладбище. Растерянность в ее выражении лица подтвердила мои мысли. Она замерла перед воротами, вглядываясь в темноту. Сторожа нигде не было…

– Луна ведь привела меня сюда, – услышал я тихий шепот. Люси потянула на себя ржавую калитку и осторожно вошла внутрь. Скрип позади едва не спугнул ее.

Она осмотрелась. Насколько я знал, родители Люси приехали из другого города, поэтому здесь никто из ее родных не был похоронен. Если художница и знала о месте нахождения кладбища, то вряд ли когда-нибудь посещала его, особенно ночью. Луна подсвечивала ближайшие ряды могил, остальное скрывалось в черно-синих сгустках темноты.

– И почему я раньше сюда не приходила? – спросила она вслух.

Потому что здесь не место живым, хотел подсказать я. Но Люси могла считать наоборот. Для нее кладбище могло бы стать центром объединения всего живого. Более того, вечного. И здесь не было бы ничего лишнего, только художник и его творения: все, что она искала. Люси, как будто услышав мои мысли, обернулась, но не увидела ничего кроме темноты. Для нее я все еще оставался невидимым…

Она направилась по главной алее, ведущей через все кладбище до старого склепа. От свежих захоронений к самым ранним – Колючая дорога, как призраки называли этот путь. Его проходил тот, кто не мог смириться с новой сущностью. И после такого ритуала многие принимали свою вторую жизнь… Единицы продолжали жалеть себя.

Одеяло запутывалось в ногах, и от этого девушка попеременно спотыкалась. Люси в темноте пыталась разглядеть имена, выгравированные на плитах. Не многие можно было прочитать: часть из них стерлась со временем, некоторые были засыпаны песком. Ветер гуляет по открытой территории кладбища и творит свой беспорядок. Люси вслух выдумывала истории для этих людей, не зная их прошлого и причин смерти. Мне кажется, что в ее воображении они навсегда останутся живыми.

Я вместе с ней шел по алее впервые… Возможно, из-за того, что не желал принимать жизнь призрака до сих пор и продолжал искать способ вернуться обратно в мир людей. И в то же время меня все устраивало в таком существовании… Долгожданная встреча с Люси, я это чувствовал, изменит все.

Могила Эдварда Гомна, значилось на памятнике. Люси, завороженная, остановилась возле нее. Неизвестный чудак соорудил навес, колыхавшийся на ветру, а так же две импровизированные стены. На одной из них висело платье моды 80-х годов. На лице художницы я увидел всю гамму чувств от восхищения до недоумения.

– Разве платье не должно было истрепаться?

Оно действительно казалось новым… Никогда раньше не замечал, чтобы кто-то менял здесь наряды. И мысль, что даже ветер и дождь со временем могут истрепать ткань, у меня не возникла. Платье невольно приковывало взгляд. Даже в темноте оно было слишком живым для царившей на кладбище атмосферы забытья и смерти. Люси поежилась.