Алексей Зубов - Альбом портретов

Мы вышли в коридор.

– Подождите, я кое-какой инструментик прихвачу, – сказал Федор Иванович, я встал у окна.

Меня бил озноб, на глазах наворачивались слезы, мыслей не было, а был стон ума – и все. Как мы дошли до дома – не помню. Нам отворила дверь молоденькая девушка в униформе – видимо горничная. Мы прошли через вестибюль в комнаты. В гостиной на диване полулежала ухоженная дама в пижаме. Одной из ее ног занималась девушка с азиатской внешностью – она полировала даме пятку шлиф машинкой. Дама, очевидно Виктория Петровна, разговаривала с кем-то невидимым и не слышимым. Она отвлеклась от разговора,

– Туда идите, налево по коридору, – поскольку руки ее были заняты, она указала направление холеной барской ногой. Мы вошли в туалет. Федор Иванович занялся унитазом, а я стоял, совершенно опустошенный и без конца проигрывал эту ситуацию с разными моими ответами.

То я брал шефа за воротник рубахи, приподымал его со стула и говорил: «А идешь ты со своим унитазом!», то брал Викторию Петровну за ее холеную ногу, сдергивал ее с дивана и говорил: «Встань, люди пришли!» Федор Иванович тем временем выдрал унитаз с корнем и поволок его на помойку. – Вы пока смотрите, учитесь, – сказал он мне. Я смотрел в зияющее отверстие канализационной трубы и меня тошнило. Заглянула Виктория Петровна:

– Что это у вас так пахнет, хоть прикройте чем-нибудь. Гуля, – сказала она в комнаты, – дай мальчикам тряпку.

Появилась горничная и дала мне тряпку. Я приблизился к черному круглому отверстию и сел на корточки. Сейчас заткнуть его и на воздух, на волю. Из трубы из темно-коричневой гущи к полу свисало что-то желтое и блестящее. Быть не может! Я снял пиджак и осторожно взял это что-то. Потер пальцами. Золото – так и есть. Золотая цепочка. Сердце мое колотилось как у спринтера. «Только бы никто не зашел», – стучало в голове. Я потянул за цепочку, но она видимо зацепилась за что-то в глубине трубы. Я закатал рубаху по локоть и сунул руку внутрь.

Там жижа была гуще, а местами и вовсе твердая – приходилось отковыривать ее ногтями, но дело шло. Я уже освободил сантиметров двадцать цепочки и тут сзади раздалось:

– Ну, зачем так усердствовать? – Федор Иванович, чтоб ему провалиться, вернулся с помойки.

Я спрятал цепочку внутрь, заткнул трубу тряпкой и молча вымыл руки.

Теперь у меня забота: как под каким-нибудь благовидным предлогом попасть в туалет моего шефа и основательно покопаться в дерьме – его и Виктории Петровны. У меня по этому поводу хорошее предчувствие. Да, Федор Иванович вышел на пенсию.

Мы сидели с моим приятелем на кухне и обсуждали наши вредные привычки – их было много.

Они мешали, они конфликтовали со строгой моралью нынешнего общества.

Меня особенно беспокоило курение – оно становилось все обременительнее по деньгам, а как бросить – на ум не приходило. Приятель, недавно прочитавший какую-то статейку про психов, заливался соловьем:

– В принципе, твоя тяга к курению мало связана с физиологией, бросив курить – ты не помрешь, просто ты привык делать некий ритуал в моменты отдыха, когда пьешь кофе, например, или просто торчишь на лоджии. Это вторая сигнальная система – дрессировка, говоря проще. Ты мог бы, вместо курения делать абсолютно все, что угодно – привыкнешь – и будешь получать то же удовлетворение.

– Что, например?

– Что? Да хоть лай по-собачьи.

Предложение меня позабавило. «Что если попробовать? Что если, когда курю, негромко лаять? Тогда и курить буду реже, да и не везде – это меня хоть как-то дисциплинирует».

И я решил начать.

Дело пошло легко. Я покуривал и полаивал, естественно, выбирая места поукромнее. Я и раньше старался не провоцировать сограждан, чтобы мужчины в общественных местах не плескали мне в лицо мочой, нарочно приберегаемой в карманной фляжке, чтобы высказать свое недовольство по поводу вопиющего безобразия, которое я себе позволил. А молодые мамаши, показывая на меня пальцем, не говорили своим чадам: «Вот смотри, плохой дядя, ведет себя как бандит». Теперь же я курил и лаял в основном у себя в туалете. Спустя неделю я заметил, что курить-то мне не особенно хочется – сидеть без нужды в туалете скучновато, – зато появилось неудержимое желание изредка повыть и полаять по-собачьи. Я не придал этому большого значения, но ряд последовавших событий чуть не изменил мою жизнь. Первый случай произошел в субботу, когда мы с Анной валялись в постели. – Я в душ, – сказала Анна и ушла, а я взял кружку с кофе и отхлебнул. В дверь постучали. Я открыл, на пороге стояла соседка. – Уймите, наконец, свою собаку. Воет и воет. Хоть бы погуляли с ней что ли. Соседка ушла. «Надо бы держать себя в руках», – подумал я.