Дмитрий Красавин: Прости меня, незнакомка. Рассказы и зарисовки

– Любишь пончики?

– Очень!

Игриво:

– А меня?

– И вас.

Минуту спустя, серьезно и задумчиво:

– А за что ты меня любишь?

– За пончики!

– Помогите мне найти Карлоса.

– ???

– Ну, как его?..

– Кастанеду?

– Нет.

– Руис Сафона?

– Другого.

– Хуан Карлоса?

– Да нет же!

– Может, вы Карла с Карлосом путаете? Карл Линей? Карл Великий?

– Вы сами меня запутали. Который из них живет на крыше?

– Карл Маркс! – неожиданно для всех (да, пожалуй, и для себя), возвысив голос, отвечает библиотекарь.

Запросы следующего читателя оказались более экзотичными.

– «Шанель», пожалуйста.

– Здесь библиотека, девушка.

– Ну?

– Что «ну»?

– «Шанель» Гоголя.

– У вас «Война и мир» в сокращении есть?

– ???

– Ну так, чтобы страничек на десять – и все ясно.

– Что «все»?

– Ну, кто с кем, когда и где – без лирики, только суть.

– Суть и сокрыта в лирике, сюжет – всего лишь каркас.

– Тогда мне каркас без сути. Хочу парня эрудицией сразить, чтоб помягче был, повнимательней, чтоб зауважал.

Библиотекарь в читальном зале подходит к одному из столов и шепчет сидящей за ним девочке:

– Машенька, пожалуйста, не читай так громко – ты мешаешь читать другим.

– А я негромко не умею, – также шепотом отвечает Машенька.

– Тогда читай про себя. Договорились?

– Договорились – про себя даже интереснее.

– Ну и умница!

Библиотекарь на цыпочках отходит от стола. Машенька громким шепотом окликает ее:

– Вера Павловна, а вы пальчиком, пожалуйста, покажите, где тут в книжке про меня написано.

В гостиной одного старинного особняка висит зеркало.

Если смотреть из левого угла гостиной, то в нем отражаются портреты предков гостеприимного хозяина, его дальних и близких родственников.

Если перейти в правый угол гостиной, то в зеркале отразятся украшающие левую стену гостиной гобелены с видами Италии.

Если дверь в гостиную отворена, то поднимающийся по парадной лестнице гость, когда он еще только ступил на первую ступеньку, видит в зеркале побеленный потолок и двух гипсовых ангелочков, удерживающих своими пухлыми ручками массивную цепь бронзовой люстры. А сами ангелочки, будь они живыми существами, увидели бы в нем низ отворенной двери и поднимающегося по парадной лестнице гостя.

Различные наблюдатели могут смотреть в одно и то же зеркало одновременно, но каждый из них будет видеть в нем лишь то отражение, которое соответствует его углу зрения.

Бесчисленные отражения живут в зеркале, не перемешиваясь и не противореча друг другу.

Истинность одного нисколько не умаляет истинности другого.

Я представляю, какой в этом доме возник бы переполох, если бы каждый из наблюдателей допускал истинность только своего угла зрения.

– О каких гобеленах может идти речь? – искренне удивлялся бы, стоящий на нижней ступеньке лестницы гость. – Я вижу своими глазами, что в зеркале отражаются ангелочки с цепью!

– Какая цепь? Какие ангелочки? Из зеркала на нас смотрит образ моей прабабушки, запечатленный на портрете художником Воронцовым! – гневно возмутился бы хозяин.

А его жена упрямо и настойчиво призывала бы всех честно и откровенно признать, что в зеркале отражаются итальянские гобелены.

В конце концов, для примирения сторон кто-нибудь предложил бы разбить зеркало.

Слава Богу! Оно до сих пор цело.

Общественное сознание подобно несравненно более сложному, более совершенному зеркалу, чем то стекло с отполированной поверхностью, которое висит в гостиной старинного особняка.

Но почему так много в мире людей, искренне полагающих, будто тот образ мира, те идеалы общественного устройства, которые видят они, в равной степени должны восприниматься и всеми другими?

И спорят до хрипоты…

И летят камни…

– Только иудеи хранят чистоту древней веры, христиане и мусульмане отпали от нее, подменив бога лжепророками.

Дзин-н-нь!

– Ислам – последнее, наиболее совершенное слово Бога. Иудаизм и христианство – анахронизмы.

Дзин-н-нь!

– Только шииты – истинно правоверные мусульмане, ибо они признают Али ибн Абу Талиба и его потомков единственно законными наследниками и духовными преемниками пророка!