Гореликова - Я - женский род, настоящее время. Сборник рассказов

– Как сегодня жарко, а в вашей стране тоже так жарко?

– Да, летом жарко, – сказала Лиля и удивилась: вспомнила!

– А в Сан-Франциско, – продолжала скуластая, неторопливо раскладывая бумаги, – летом прохладно.

Я прошлым летом ездила к друзьям, а у вас есть друзья?

– Наверно, – неуверенно ответила Лиля.

– А не помнити ли вы чей-нибудь номер телефона?

Лиля напряглась и вспомнила телефон Айрин.

– Очень хорошо, – похвалила скуластая и на секунду вышла.

– А номер мужниной карточки социального страхования случайно не помните? – спросила она, вернувшись.

Лиля продиктовала.

– Отлично, а дети у вас есть?

– Сын, – сказала Лиля.

– А сколько лет? – настойчиво продолжала разговор скуластая.

– Девятнадцать, – сказала Лиля.

– Быть не может, – сказала скуластая, – вы сами выглядите на девятнадцать.

Тут Лиля боковым зрением увидела, что Мишу вывозят на каталке, и бросилась было туда, но смерчем ворвалась Айрин, прижала Лилино лицо к мягкой груди и не отпускала, пока не увезли Мишу, пока совсем не стемнело, пока Лиля не собралась с силами позвонить Аркаше и сказать страшные слова: «Папа умер».

Лиля дала Айрин завесить зеркала, от шивы отказалась, но на раввина согласилась: пусть. Потом в комнате с темной мебелью агент, похожий на раскормленного пингвина, показывал каталог, журчал о прочности и долговечности. Лиля ткнула пальцем в первую попавшуюся картинку, пингвин воскликнул:

– Отличный выбор! – и защелкал калькулятором.

Лиля тупо таращилась на икебану из сухоцветов. Если сухоцветы к несчастью, то здесь им самое место.

– Восемнадцать тысяч, – объявил пингвин.

– Сколько? – выкрикнула Лиля, выходя из ступора.

– Так, – вмешалась Айрин, – начинаем все сначала: сколько кремация?

Люди шли и шли, сотрудники, студенты, студенты, студенты, каждого обнять, поблагодарить, она устала до костей. Гроб обрастал цветами.

Айрин сказала, что открывать нельзя, и цветов, вообще-то, нельзя, ну да ладно.

Сама она стояла у входа, протягивала мужчинам ермолки, а женщинам кружевные нашлепки, все покорно брали и прикалывали невидимкой.

Пришли сотрудники, все до одного, Нуо даже с мужем и двумя мальчиками. Все четверо, резко выделяясь белыми рубашками, протопали по ковру в одних носках и дружно поклонились. Старший мальчик протянул Лиле конверт – позже она обнаружила там двести один доллар, две сотни и один. За шестнадцать лет она не сказала с Нуо и трех слов.

Аркаша, похудевший, похожий на угрюмого ворона, сидел неподвижно как изваяние, сцепив на коленях сильные отцовские пальцы, и люди как-то не решались подходить, только школьные друзья хлопали его по плечу и молча садились рядом.

Рэбэ, как называла раввина Айрин, с румяным мальчишеским лицом и какой-то приклеенной бородкой, начал с шепелявого бормотания, периодически по его сигналу все вставали и садились. Потом пошли речи: человек, педагог, не забудем.

Рэбэ благосклонно кивал, а Лиля читала и читала у него за спиной: «The Lord is my shepherd; I shall not want. He maketh me to lie down in green pastures: he leadeth me beside the still waters»*. Там было и дальше, но она все время забывала начало и возвращалась.

Вдруг речи закончились, и рэбэ обратился прямо к ней – по-русски:

– Мне вспомнился «Костер» Макаревича – знаете?

Лиля остолбенела, зато неожиданно встрепенулся Аркаша.

– А ты был не прав, – не дождавшись ответа, процитировал рэбэ, – ты всё спалил за час, и через час большой огонь угас, но в этот час стало всем теплей. Я думаю, это про Вашего мужа.

Какие добрые глаза у этого мальчика, и откуда он знает все про Мишу? Спазм в горле отпустил, и она заплакала, обнимая сына и бормоча всем вокруг: thank you, thank you, thank you.

Лиля вышла на работу почти сразу – да и что было сидеть? Везде было одинаково тошно, а денежный вопрос встал немедленно и остро. Больше всего ее волновал Аркаша: прошел уже месяц, а он все слоняется по дому в отцовском халате и даже не прикасается к роялю. Мысль, что он потеряет стипендию, пугала ее до судорог. Она стала осторожно намекать, что пора бы ехать, но Аркаша оборвал довольно резко:

– Я сам знаю, что мне делать.

Она отступила, с четким ощущением, что он считает ее в чем-то виноватой. Он пугал ее, его отрешенный и в то же время сосредоточенный вид пугал ее. Горе не сблизило, а разобщило их, и это было больнее всего.

Совершенно неожиданно помог Скотт. Однажды вечером он услужливо привез какие-то забытые Лилей ноты и, увидев в гостиной равнодушно щелкающего каналами Аркашу, бросился к нему с мясистой ладонью наперевес.