Наталья Лазарева - Нелегалка-2-2015. 2014-2015-2016

Мы хохотали втроём, борясь за простыню.

Денег на матрас прислала Ира из Катании. Совершенно неожиданно. Она всё ждала, когда я приеду к ней в гости, но об этом речь уже не шла. И вдруг написала, что сделала мне перевод.

Я приезжала в больницу каждый день, сидя между кроватью сына и умывальником с 9 утра до 9 вечера. В 8 меня сменяла Надя, приезжая после работы. Вдвоём мы мыли и переодевали пострадавшего, меняли постельное. Наволочки, простыни и пододеяльники по графику менялись раз в 10 дней. Одна из нянечек меняла наши каждый раз в свою смену. Но бельё пачкалось каждый день. Я купила в ИКЕА несколько дешёвых комплектов и забирала стирку домой.

Почти каждый день приезжали друзья Берта.

Лежачие мужики, в гипсах, в капельницах и катетерах, скоро перестали меня стесняться. Только один возмущался: «Тебе здесь нельзя! Это мужская палата! Мне не нравится, что ты здесь сидишь!» Каждый раз его вопли сдабривались матюгами и тыканьем. Как-то я не выдержала и обложила его в три этажа, предъявив требование обращаться ко мне на «Вы». Он притих. Берт укорил меня: «Мама, он же больной».

Я тоже больная. Сердце прихватывало всё чаще. Сидеть на табуреточке 12 часов, вздрагивая от малейшего звука, моему здоровью противопоказано. Врачи говорили, что хорошо бы, если бы я находилась при сыне круглосуточно. Это было выше моих сил. Дома ложилась и не могла уснуть. Я почти перестала спать в те месяцы.

К родителям выбралась в конце октября. На выходных с Бертом остались сестра и невеста.

Мама и папа слушали печальный рассказ.

– Мама, я не смогу к вам приезжать. Если получится вот так, на выходных.

– Что делать…

В электричке прикидывала, как ездить к родителям. Просить дочку, работающую за двоих, и посещающую брата, жертвовать редкими выходными? Дома ждал сюрприз. Дочка сломала ногу. Я позвонила маме: «Не знаю, когда теперь к вам приеду. Держитесь» – «А мы что, мы ничего. Продукты есть, дома тепло».

Илья Муромец лежал на печи 33 года. Мой байкер лежал на спине 33 дня. Врачи говорили, что это на полгода, не меньше. Ходить сможет года через два.

Чтобы не образовалось пролежней, Надя купила спрей и сразу предупредила: «Это лекарство для животных. Моя подруга, ветеринар, сказала, что для людей – лучше, чем какое-либо другое». Я не спорила. Надя – медик, пусть и не работает по специальности.

Спрей был ярко бирюзовый. Друзья стали в шутку называть сына Аватаром. Лечащий врач на обходе чуть в обморок не упал, попросил показать баллончик. Почитал и накинулся на меня: «Это – для животных! Что Вы тут самодеятельность разводите?!» Я сурово ответила: «Собаке – собачьи средства!» Врач обалдел: «Собаке?» – «Мой сын родился в год Собаки, так что лекарство как раз для него!» Берт не спорил, он доверял своей девушке целиком и полностью. И спрей оказался отличным, потом к нам записать название многие подходили.

На тридцать четвёртый день я вошла в палату и увидела, что сын лежит на боку. Мне стало плохо: «Кто тебя перевернул?! Нельзя же!»

Важную операцию на скрепление костей таза (четыре перелома) откладывали, потому что у Берта держалась температура. Только вчера я сходила с ума, потому что сын трясся в ознобе, не смотря на показания градусника в 39,5. Его руки были ледяными, он стонал: «Мам, мне холодно, согрей меня…» Уколы и капельницы не помогали. Пневмония. Я сложила на него все одеяла, подушки (привезла из дома 4 штуки), пальто. Обернула его кисти шерстяной шалью. Пристроилась рядом, дыша на холодные пальцы. Маша сказала, что это – сердце. Не справляется. А сегодня он лежат на боку.

– Мам, оставь. Я сам повернулся. Хочу хоть немного побыть в другой позе. Не представляешь, как это здорово…

Ещё через неделю он сел. Ходить не мог. Множественные переломы: шейка бедра, кости, колени, пальцы, начисто срезанная левая пятка, сотрясение мозга, ушиб позвоночника.

Это тоже было утром. Я вошла – он сидит: «Надя обещала, что забежит утром. Представляешь, она войдёт – а я сижу!» Надя пришла в обед. Он уже спал. Но, как только услышал её голос, открыл глаза: «Выйди на минуту!»

Он сел. Она вошла. Они обнялись и заплакали. Я ушла на лестницу к операционной и тоже разревелась. Сын ни разу не увидел моих слёз. Плакала всегда на той же лестнице. Потом спускалась в приёмное отделение, умывалась в туалете, покупала в буфете мороженое и приносила ему.

Едва привыкнув к сидячему положению, сын пересел на инвалидную коляску. Раскатывал по больнице, отталкиваясь костылём, который держал в правой руке, и пел: «На маленьком плоту!..» Врачи ругались, сёстры хохотали.