Владимир Лисицын - Возвращение мессира. Книга 1-я

А начиналось всё – так:

Уже близился к концу последний месяц лета, а августовское небо, так же, как и июньское, и июльское, было закрыто мрачными тучами. Тучи были странными, необычными в этот год. Они практически не покидали неба, а только менялись: то дымчато-серые с просветлениями, то свинцово-чёрные с лиловым отливом; то спускались на землю – спокойным мирным дождём, а то бьющим ливнем с градом и грозою. Их движение не подчинялось направлению ветра, оно было абстрактным. И понять – как поведёт себя небо в следующую минуту – было невозможно. Узнать это по радио – так же было невозможно – синоптики были невнятны и явно растеряны. По этим небесным причинам, Виталий был выбит из своей колеи. Ему необходимо было сидеть за компьютером, а он был вынужден, то включать его, то снова выключать, опасаясь грозы. Он боялся. Он памятовал о Евангельских словах и – не искушал Господа. Но среди всего этого непостоянства и нервотрёпки перемешанной страхами, было только два постоянства – мутный сгусток грязно-жёлтых облаков прямо над окном его комнаты и духота. Небо душило землю и днём, и вечером, и ночью, и снова – с утра. Духота! В этой духоте и жуткой влажности, у него перестало светить всё, что могло светить: большая лампа под стеклянным абажуром под потолком, большая чёрная настольная лампа с регулируемым накалом, совсем маленькая и примитивная настольная лампа, и такой же маленький чёрно-белый красного цвета телевизор. Теперь, телевизор он только слушал иногда – новости по РБК, «Синий троллейбус» по ТВЦ, Парфёнова с его историческим циклом по НТВ. И вот, за день до этой самой катастрофы, с двумя самолётами, телевизор совсем перестал работать – замолчал. Правда, замолчал он, по самой простой и вполне видимой житейской причине. Дело в том, что этот телевизор реанимировали уже не один раз и сказали, что нажимать вот эту кнопочку нельзя ни в коем случае, но в понедельник, к Виталию, на часок заскочил, приехавший из Подмосковья девятилетний внук, с мамой, который и нажал эту самую кнопочку. Нажал и уехал к бабушке. А Виталий остался вечером при светящемся компьютере, и восковой свече, стоявшей в плоской железной крышке для закупорки банок, так как, невероятно! – единственный железный подсвечник упал на пол, и разломился пополам. Всё это я к тому, что в среду вечером Виталий просто послушал бы новости, а не стал бы заглядывать в комнату матери. И не увидел бы по её большому черно-белому телевизору – ту картинку в новостях, где на карте, поднявшись от значка города Москвы – ЛЕТЯТ ДВА САМОЛЁТА В РАЗНЫЕ СТОРОНЫ, ВЫЛЕТЕВШИЕ ИЗ ОДНОГО АЭРОПОРТА. У Виталия учащённо забилось сердце. В голову его вонзились тысячи иголок, а на лбу его выступили капельки холодного пота. Он сел в кресло и стал слушать. А в телевизоре – никто ничего не понимал. – Как произошла катастрофа, и как могли два самолёта разлететься на куски почти в одно и тоже время. Один упал в Ростовской области на Крутые горки, другой в Тульской, недалеко от Куликова поля. В первом – ТУ-154 было 46 человек, во втором – ТУ-134 было 43 человека. Виталий занервничал, встал, пошёл к себе в комнату, закурил, вышел на тёмную кухню к растворенному, засетчатому окну своего первого этажа, вгляделся в черноту неба… Вспышек молний нигде не было видно. – Подал Господи, – подумал Виталий. В это время раздался дикий рёв, заполнивший весь этот мрак за окном!

– Значит, ветер повернул с востока, туда взлетают.

Рёв нарастал, усиливался и ширился. Виталий вспомнил этот рёв, проявившийся в записи на компьютер песни Окуджавы, в своём исполнении, когда он запел: «… наша судьба – то гульба, то пальба…», вдруг появился этот приглушённый рёв, который вот так же усиливался и затухал, только к концу песни. Во время пения он его не слышал, но микрофон услышал и записал. И теперь, вместе с чудной мелодией, кажется сотканной из воздуха, запечатлён этот рёв самолётных турбин. Взлётная полоса гражданского аэродрома была недалеко и все эти ТУ, ИЛы, и ЯКи при восточном ветре шли на посадку мимо его кухонного окна, а при западном – взлетали. Люди, жившие здесь, уже привыкли к этому дикому рёву цивилизации, и не обращали никакого внимания на эти самолёты, да, попросту, не замечали их. Виталий замечал их всегда.

Он вспомнил, как в семьдесят пятом году – он, со своей бывшей женой, мотнулся в Ленинград на белые ночи. Пробыли там пять дней, попали на концерт Карцева и Ильченко, и иже с ними Жванецкого с Одесским театром миниатюр, нахохотались там до боли мышц живота, и надо было уже «бежать» домой. Но железнодорожный вокзал кишел людьми, а билетов в кассах не было. Жена предложила ехать в аэропорт, но самолётами он не летал и наотрез отказался. Но «наотрез» не получилось – выхода не было. Они ночевали в очереди у касс аэропорта двое суток. В Ленинграде стояла сочинская жара. Виталий выходил покурить на высокую площадку аэровокзала, откуда видны были стоявшие на приколе самолёты и один из них, тот, что был ближе всех – ТУ-124, наводил на него такой страх своим плачевным видом, что Виталию становилось не по себе. И вот, на утро третьих суток радостная Галина вынырнула из кассовой толпы с билетами в руках. Правда, билеты были только до Харькова, а не до Ростова. Их повели на посадку и… О, ужас!, к тому самому полудохлому самолёту, который стоял всё на том же месте, с теми же безнадёжно повисшими крыльями. И места им достались у левого крыла, и потом он с ужасом смотрел на это крыло в полёте – оно дрожало, как в лихорадке, и, казалось, вот-вот отвалится! Приземлившись в Харькове, ни о каких самолётах не могло быть и речи, конечно. Они поехали на вокзал, свободно взяли билеты на ленинградский! поезд и ехали в полупустом вагоне, «гуляй-не хочу», до самого Ростова, блаженствуя.