Виталий Пажитнов - Город в тумане. Рассказы, новеллы

Он послушал пластинку, потом перевернул её ещё раз на начало, налил себе чаю, добавил молока, распечатал новую пачку дорогих сигарет, посмотрел что за окном уже темнеет, немного подумал, и отложив распечатанную уже пачку, допил свой чай и решил немного прогуляться. На улице было тепло, и уже прилично стемнело, и, накинув на себя куртку с капюшоном и взяв с собой так и не начатую пачку сигарет, он вышел во двор, остановился сначала у крайних скамеек, но потом скептически осмотрев их направился к середине двора, где росла группа больших, почти столетних деревьев, и около них покоилась одинокая и совершенно вполне приличная скамейка, правда сейчас почти совершенно не видная из-за тумана. Он подошёл к ней, смахнул капли влаги, оставшиеся от нависшего повсюду тумана, уселся, вздохнул, и закурил, мягко пуская дым сигареты аккуратными кольцами. Какая-то необыкновенная лёгкость и умиротворение царило над этим местом, какое-то необыкновенное спокойствие, и какая-то необычайная лёгкость витали около этих деревьев. Он спокойно посидел минут двадцать, вдыхая свежий воздух и немного удивляясь какому-то спокойному величию, потом достал ещё одну сигарету, и, и… Да Боже, когда же это было! О, Боже правый, а действительно же было, и примерно года два назад. Тогда, в такой же примерно вечер, он отдыхал на юге, в Крыму, и записал стихотворение, вертевшееся тогда у него в голове. Он тогда его написал, остался доволен, но, увы, когда он собирался уезжать обратно, листок с этим стихотворением он где-то оставил…

Да, как-же давно это было… Но – Боже, вот-же оно, это стихотворение, как будто то самое, только с небольшими дополнениями, которые он тогда не успел сделать! Да, вот оно, всё, полностью, длинной в полторы тетрадные страницы, полностью всплыло у него в голове, сверкая чеканкой слов и бриллиантовыми гранями рифм, последовательно связывающих строки и четверостишия…

– Да, право, Боже, вот и оно, – повторил он, повторяя про себя по строчкам своё старое стихотворение, стараясь как следует его вспомнить, чтобы можно было не забыть, и записать его дома, может быть ещё лучше, чем оно было записано вначале…

Так он сидел ещё минут пятнадцать, практически не заметив, как деревья за его спиной начали неслышно покачиваться, хотя ветра никакого практически не было и в помине… Он мог бы так просидеть ещё долго, но с дерева, нависшего над его скамейкой, сорвался и упал треснувший сук, задев его слегка за плечо.

Он поднял упавшую палку, посмотрел на дерево, и хмыкнул:

– Ну, чего это вы вдруг ветками раскидываться стали?

Да, ответ на это был просто неожиданным. В тишине, наполненной туманом, чуть приглушенно, но гулко и ясно прозвучал ответ на его реплику, слегка сопровождаясь лёгким древесным поскрипыванием:

– Нет, ничего, это мы просто так.

– Мы? Кто это мы?

– Мы, это те, кто над вами.

– Да, а как-же вас называть?

– Никак.

– Ну, так…

– Никаких так, и запомни, сегодня вечером, чуть позже.

– Что?

– Иди домой, там.

– Так что же это, и кто вы такие, чёрт вас дери!

– Мы? Деревья.

– Так что, вы хотите сказать, что деревья умеют разговаривать?

– Нет, поскрипывая и потрескивая сучьями раздался ответ, – деревья разговаривать не умеют.

И на этом всё замолчало. Только около скамейки, на которой он сидел, царила всё та-же величественная лёгкость и прохлада.

Ещё немного посидев, и немного усмехнувшись про себя, – уж не дурачил ли его здесь кто-нибудь, Андрей прошёл около этих вековых стражей, но не нашёл ни каких следов чьего-либо присутствия, и лишь когда он опять подошёл к своей скамейке, какое-то дерево покачнулось, немного треснуло, и сквозь шум листвы послышалось чуть слышное: «Домой»…

Делать было нечего, он поднялся по лестнице и закрыл за собой дверь. Вот это интересно, с каких это пор наши деревья научились разговаривать… Да, интересно, особенно то, что «Запомни, сегодня вечером, чуть позже»… Интересно, что это будет, и к чему это вообще… Ну, да ладно, чуть позже, чуть позже, подождём-увидим, а пока, а пока… Да, как-же это я тогда писал, – бормотал он про себя, разыскивая ручку и листок бумаги. Да, вот так, потом так, потом, кажется, так, – сосредоточенно повторял он про себя, склонившись над тетрадью, и тщательно восстанавливая, строчку за строчкой, рифму за рифмой, пяти и семистрочные столбцы давно забытого, но очень хорошего стихотворения. – Вот это да, вот это так, а здесь ещё чуть-чуть подправить, ещё одно трёхстишие… Вот, кажется, такое, вот здесь чуть-чуть, да, а вот здесь теперь и концовка… Вот и всё. Ей Богу, а не плохо, её богу, оно самое, вот только чуть-чуть подправил, и чуть-чуть подравнял, и эти две рифмы провёл немного отчётливей… – Так рассуждал он, глядя на вновь переписанное и вновь ожившее, отливающее разными радужными гранями и оттенками стихотворение, которое написал давно, полусерьёзно, и давно забыл… – Да, это вроде бы оно… – ещё раз повторил про себя он, потянулся за сигаретой, чиркнул зажигалкой, и тут тишину в его комнате нарушила его верная гитара, которая почти без обычной вступительной музыкальной репризы разразилась сразу припевом из вечной, не стареющей Битловской «All you need is love», этот проигрыш прозвучал один раз, потом пол минуты тишины, потом он опять повторился. Но, увы, доиграть самостоятельному инструменту помешал, и даже несколько неожиданно, звонок в дверь.