– Я согласен, Катя. Но денег ваших я не возьму.
– Что за глупости – возмущенно вскрикивает она. – Вы не поняли, Семен. Мне не нужны жалость и благотворительность. Тем более, что ты не сможешь совмещать работу, и мои потребности. Я не люблю альтруистов, Семен. Я им не доверяю. У тебя жизнь впереди, по – этому глупо отказываться от материальных благ. Сделки не будет. – Катя встает и, не оборачиваясь, идет к выходу из кафе. Я, наконец – то понял, что изменилось в ней. Она ужасно исхудала, словно, сдулась, стала меньше. Это не портит ее, просто придает, немного, нелепый вид.
– Стойте, да постойте же вы, Катерина. Я согласен на ваши условия – догоняю я ее, уже в дверях.
– Вот и хорошо – с облегчением вздыхает она. – Вы, мужчины, странные существа, которых мне, видимо, никогда не дано понять. У вас есть три дня, Семен, что – бы разобраться со своими проблемами, а потом я жду вас здесь. В это же время. Это вам, что – бы не передумали – на столик, возле моей руки ложится пухлый, снежно – белый конверт. – Там аванс – объясняет мне Екатерина, очевидную истину.
– Я не передумаю, и без денег.
– Семен, не глупите. И не опаздывайте, у меня нет времени ждать.
Спустя три дня я возвращаюсь туда, где оставил свою, новую, работодательницу. Она ждет меня, нетерпеливо, перебирая в своих руках салфетку. Заметив мое приближение, с лица ее уходит нервическое выражение.
– Слава богу. Я уж, боялась, что вы не придете. – Куда ж мне деться, получив такой аванс – некрасиво шучу я. – Поверите, Катя, чуть уволился. Начальство, никак, не хотело отпускать с работы такой ценный кадр, без отработки положенных двух недель. Но мне удалось сбежать, и вот я перед вами. Во всей, так сказать, своей красе. И, кстати, давайте уже перейдем на ты.
Я вижу в глазах Екатерины, сотню искорок, как реакцию на мой шутливый спич, она согласно кивает и встает со своего места.
– Идем, Семен – Она ведет меня под моросящим дождем, по свежей, будто, умытой улице. Весна в этом году пышная, словно невеста, утопающая в платье из бело – розового, воздушного аромата цветущих яблонь. Она подставляет лицо теплому апрельскому дождю, а я думаю, вдруг, он смоет с него измученное, болезненное выражение ее лица. Мы идем молча, просто, не знаем о чем говорить.
– Сегодня переночуешь у меня – поможешь собраться – распоряжается она вдруг, нарушив звенящую тишину, возникшую между нами. – А утром отвезешь меня в больницу. Мне назначили химиотерапию. Я думаю, это займет определенное количество времени, так что, ты сможешь доделать то, что не успел.
– Я все успел, Катя. У меня нет своих дел. Так что, если платишь, так уж, будь любезна терпеть меня возле себя постоянно
– Знаешь, я попрошу тебя только об одном. Не нужно постоянно напоминать мне о том, что я и без тебя знаю. Пожалуйста – просит она спокойно, но голос дрожит. Она втягивает голову в костлявые плечи, словно птенец, чувствующий опасность. – Я не выдержу так, Семен. А мне нужно быть сильной.
Она права, не нужно хоронить ее раньше времени, которого у нас осталось и без того не много. Эта мысль заставляет меня остановиться, что бы глотнуть воздуха. Мне становится страшно. Ужас накатывает на меня темными волнами, поглощая мой разум, застилая пеленой глаза. Только сейчас я осознаю, что потеряю ее навсегда. Только теперь на меня находит осознание того, что и я не смогу продолжать, когда она уйдет, оставив меня совершенно одного.
– Здесь я живу – слышу я Катин голос, словно сквозь вату. – Эй, Очнись. Да, что с тобой. – Мы стоим возле исполинского дома, еще сталинской постройки. Мне приходится сильно закинуть голову назад, что бы увидеть последний этаж, уносящегося в небо, величественного строения.
– Подходящее жилище для небожительницы – думаю я, взлетая с Катей в лифте на последний этаж. Если честно, я никогда не был в таких домах. У меня, просто, нет ни одного друга, способного приобрести, даже, десять метров в этой шикарной высотке, в историческом центре города. Катя открывает ключом дорогую, массивную дверь, впуская меня в свои владения. Квартира очаровывает меня. Она ее, везде чувствуется присутствие Катерины – в теплых тонах покрашенных стен, огромном количестве света, льющемся из витражных окон, в скромной, но явно дорогой мебели. И картины. Они висят, стоят прислоненные к стенам, занимают все свободные поверхности. Катя показывает мне, где лежат необходимые ей вещи и, извинившись, скрывается в спальне, оставив меня в тишине квартиры. По ее изнуренному виду я понимаю, как она устала.
Читать дальше