Эпоха тащится, как загнанная лошадь… Боишься смерти, живёшь в сером мире без чудес, отвечаешь прямо на все вопросы истории… Завтрашний диктатор, где ж ты до сих пор был? За убийством Ганди не ты ли стоял?.. Жаловаться без толку – нет правил; все разрушено, даже сознание…
Собирайте доказательства, что я существую… Уволакивайте награбленное… Пустует ограбленный Аминтотех… Если можешь – строй вечный город…
…Когда молчаливым упреком приходит на память мальчонка с подбитым глазом, я их всех опять вспоминаю…
Отец – здоровый, как бык, старый грузчик, пропитанный угольной пылью, пьянчуга и бабник, любитель подраться…
Мать – бледная, как кувшин, с которым бежит она утром на рынок, и грудь у нее – как доска, и волосы цвета соломы, и мягкое сердце…
Живут они в полуподвале: там лестница пахнет известной эссенцией «Кошки и сырость», а комната – щами и жареным луком; в ней пусто, лишь сохнет полинялое белье на веревке, а солнце там видят не чаще, чем аэроплан…
Когда молчаливым упреком приходит на память мальчонка с подбитым глазом, я их всех опять вспоминаю…
* * *
ШКОЛЬНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ О КАРТЕ МИРА…
…Мы глобус-голову весело вертели в детстве, цветастые извилины переводили на бумагу, слегка царапая поверхность давно знакомого пятнистого лица, смотрящего на нас, будто готово к драке… Повешенный на стену, в виде карты, весь этот мир казался неподвижным, но мы-то знали, что на его долготах и широтах ходили люди, строились дома, тонули города и рушились утесы… А позже, путешествуя по карте, мы прыгали через Волгу, вступали на незнакомую землю… И в сумерках затем мы неуклюже свёртывали карту, упаковав в нее все льды и пляжи… И, запихнув все это в карман потрёпанного пиджачка влезали вновь в границы своего суетного мира, в нашу крошечную страну без названия…
* * *
ГОРОД-ZERO…
Почти десять квадратных километров людского шлака и заводских выбросов, нет ни работы, ни хлеба поэтам в этой стране…
* * *
…Это было кашне цвета старинного золота, оно сопровождало меня по жизни в течении трёх лет нищеты и славы, любви и ненависти, трёх лет одиночества на улицах, тёмных и узких, как гроб, пока безжалостные струи дождя чертят зеленоватые линии на бронзовых лбах монументов… Это кашне цвета старинного золота, купленное кем-то, наверное, в туманах Генуи (за 500 лир при въезде в Европу) … Кашне – знамя вольной свободы, знамя великой поэзии. В мире стертых камней, где человек тщетно и вечно алчет обновления, чтоб только не стариться, чтоб только не умереть… Это кашне цвета собаки с улицы Ленина (На этой улице вечно идёт либо дождь, либо снег). Я только что потерял его, оно осталось там, позади, а с ним и частица моей юности. И это сегодня, когда плесневелая сырость поселилась в холодных стенах, когда мертвенно-тихая ночь проникает повсюду и с нею леденящая дрожь обнажённых ветвей…
* * *
…Никто меня не позовёт, ничей голос меня не окликнет по имени. Почему бы кому-нибудь да и не вспомнить, что я существую? Ну, хоть бы другу, которому я одолжил рубаху, или женщине, на которую я заглядывался с самого дна души. Так одинок я с глазу на глаз с памятью, что решаюсь: пускай меня окликнут, назовут мое имя, хоть подшутят, что ли, чмокнут в щеку. И хоть чуть-чуть полюбят таким, каков я с изнанки, и позовут, и назовут моё имя…
* * *
Я не больно силен в истории и не острю на латыни, не пишу по-английски. Мне не дали ничего, кроме меня самого; о разных историях, в которые я углубляюсь, мне удается прочесть в книгах, взятых у друзей и знакомых. Ни чинов у меня, ни званий нет, и в школе я никогда никому не служил примером. Старший братишка давал мне кусочки колбаски, чтобы не хныкал. А время тех моих лет текло и текло между пальцев и не только бороздило лицо – даже в скелет просачивалось. И теперь всего себя чувствую как бы изнутри этой жизни и этого времени. Вот всё, что в наследство досталось мне, – это скука да несколько штук могильных камней, средь которых читается и фамилия моего братика… А ещё у меня есть кость-амулет, душа, велосипед…
* * *
…В этом ублюдочном городишке в парочке блевушечных кабаков торгуют третьесортной сердечностью. В этом суетливом, никчёмном городишке не найти друзей и плотный туман событий постепенно окутывает нас: сквозь него галактика видится нам красной истиной брошенной в бесплодную почву, на засохший росток человеческий, чьё место где-то не здесь, да, все мы здесь чужие… Цветочно-изнеженный разум – это переполненная ночлежка, набитая до отказа вопреки избытку испарений, рядом завод по перегонке спирта – самое мощное промышленное предприятие, и это означает пресыщённость умов, нехватку дружеского общения.
Читать дальше