Виктор Квашин - Последняя крепость империи. Легко сокрушить великана

– Забудьте откуда вы родом, теперь вы – воины Великого хана всех монголов. Ясу – выучить всем! Командиры, нарушителей наказывать жестоко! Теперь – учиться. От восхода до заката! Командуй, сотник!

Сиантоли так и не смог понять, почему из двух чжурчжэней-десятников Добун-Мэргэн выбрал сотником именно его. В новой сотне получилось пока семь десятков. «Семь – счастливое число, – подумал Сиантоли, – в третий раз семёрка! Не знак ли это, что скоро домой?»

Началась служба в новой должности. Приходилось почти непрерывно тренировать сотню в разных упражнениях: слаженные скачки, манёвры, отработка атак и отходов, стрельбы из лука с разных положений, владение холодным оружием верхом и в пешем строю, взаимодействие десятков и многое другое – военная наука сложная штука. Почему-то труднее всего чжурчжэням давалось метание аркана. Монголы с арканом вырастают, чжурчжэни в основном оседлы, а лошадей пасут у них рабы или нанятые пастухи, и те обходятся без арканов.

Не получалось у чжурчжэней и сжиться со своими лошадьми, как это было у монголов, которые будто срастались со своим конём. Монгол доверял своей лошади как себе и лошадь доверяла ему свою жизнь. Монголы никогда не привязывали своих лошадей, а те никогда не покидали своих неласковых хозяев. Чжурчжэни тоже были отличными наездниками, но из-за своей оседлой жизни подобные отношения с лошадьми уже давно утратили. Приходилось рассёдланных лошадей привязывать или удерживать иными способами, а в боевой или походной обстановке понукать пятками или плетью.

Кроме обучения бою, нужно было отлаживать отношения между подчинёнными – в большинстве своём молодыми, горячими и ушибленными жизнью людьми.

Жизнь изменилась в один день: тысячник торжественно, под знаменем объявил всему составу лагеря указ Чингисхана: готовиться к войне!

С кем предстоит воевать, никто не знал. Разговоры на эту тему строго пресекались. Сиантоли как командир тоже запрещал измышления о вероятном противнике. Но его самого этот вопрос безусловно занимал очень сильно. Он придумывал для себя успокоительные отговорки, что воевать монголы будут на западных своих рубежах. Но по здравому рассуждению выходило, что Чингисхан окрысился на его родину.

В короткий срок, слишком быстрый по мнению Сиантоли, вновь собрались все монгольские сотни. Лагерь вырос в несколько раз. Тренировки проходили теперь и ночами. Отяжелевшие в своих герах с заботливыми жёнами монголы с радостью вернулись к привычному делу. Они с удовольствием выполняли манёвры, с воплями кидаясь в атаки сотня на сотню или стреляли по мишеням на полном скаку. С наступлением морозов учения стали производиться всем минганом вместе с обозами и другими тыловыми частями по нескольку дней и ночей подряд.

В один из солнечных зимних дней тысяча организованно и не спеша двинулась в путь. И это были не учения, потому что от лагеря в этот раз не оставили и кола. Огромное скопление народа и скота – на самом деле с обслугой и вспомогательными службами тут было не меньше двух с половиной тысяч людей и как минимум в два раза больше лошадей, а также стада для провианта – всё это двигалось, к великому удивлению Сиантоли… на север! Сначала он не поверил себе и ночью удостоверился по звёздам. Потом подумал, что это манёвр для отвлечения и запутывания разведки противника. Но войско всё шло и шло день за днём в том же направлении, и Сиантоли убедил себя, что идут завоёвывать холодные страны и очень этому обрадовался. Он был весел со своими подчинёнными, шутил и смеялся все двенадцать дней, пока не прибыли к широкой реке. Сказали, что река эта священна для монголов и зовётся Керулен.

Река была большой и действительно вызывала по крайней мере уважение. Зима приближалась к завершению, река была покрыта прочным чистым льдом, чёрным с белыми трещинами, снег смело ветром в сугробы под берегом, и сугробы эти были настолько тверды, что лошадь с всадником почти не оставляла на них следа.

Местность была холмистая, вдали виднелись невысокие горы, но всё это было безлесым, покрытым светло-жёлтыми травами, местами достигавшими высоты лошади. Лишь в неглубоких ложбинах росли деревья, которые удивили Сиантоли больше всего. Это были дубы, те самые дубы, которые растут на его родине, всего в дне пути от тёплого незамерзающего моря и в сотне дней пути отсюда. Да, это именно они, в течение всей зимы не сбрасывающие жёлто-коричневых листьев размером в две человеческих ладони и жёстких, будто высушенная невыделанная кожа козы. Эти листья удивляли многих – они оставались на ветвях даже при таких ветрах, когда срывало войлочные пологи с геров, а повозки сами собой начинали катиться по степи.