– Я курьер, – нехотя признался Волобуев.
– Для курьера ты слишком стар и некультяпист, – едко заметила Инесса.
– Гонцам все возрасты покорны, – припечатал Семён Максимович.
– Как он меня осекнул, – усмехнулась девушка.
– Она хотела сказать, осёк, – поправил Гриня.
Волобуев собрался соврать, что он развозит документацию только государственной важности и встречается исключительно с членами правительства, но передумал. От Гришки не предвиделось никакого толку, ни в моральном, ни в материальном плане, а Инесса с Виолеттой были хоть и молоды, но слишком уж не ухоженны и провинциальны. «Наверняка, какими-нибудь Ксюхами зовут. Обойдёмся портвешком», – подумал опытный Максимыч и предложил сгонять за шампанским. Предложение было встречено воплями восторга и одобрения. Когда Волобуев притаранил две бутылки «Порт 777 столовое» по пятьдесят рублей сорок копеек, произведения было уже готовы.
– Эта песня посвящается вам, мой залежалый друг, – рассмеялся Шишов, беря в руки гитару, – а вторая мне. Если я, конечно, доживу до пятидесяти. Помните, Борис Гребенщиков сто лет назад пел про старика Козлодоева? А я спою вам про старика Волобуева.
Старик Волобуев
У него затылок
Оголён и скошен.
Шрамы от бутылок
Россыпью горошин
У него глазёнки
Голубого ситца.
Как глотнёт «палёнки»
Непременно ссытся.
Если у пьянчужки
Не фурычит клапан,
Значит, низ кольчужки
Грязен и закапан.
А ведь он был молод
И ходил по бабам,
«Герычем» уколот,
Пыхнувши не слабо.
Иногда под водкой,
Иногда под клеем,
Он шагал к молодкам
И бубнил: «Налей им».
Но придя к простухе,
Он шумел с порога:
«Дай мне бормотухи
Иль пивка немного»!
А девица гордо,
Подбоченясь скалкой,
Возражала: «Морда,
Хочешь по мигалкам?
Пить бы мог и дома
Или на скамейке.
Не создать, кулёма,
Нам с тобой ячейки.
Уходи, утырок!
Отползай, укурок!
А то влепит дырок
Мой дружок из урок».
Волобуев кепи
Забывал в прихожей
И ломился в степи
С протокольной рожей.
Жизнь промчалась мимо.
Горе так уж горе. Ч-ч-чь.
Шишов приложил указательный палец к губам:
Словно после «примы»
Входит в горло горечь.
Жизнь была контрольной,
Страхом, болью, игом.
Разве не прикольно,
Что и сгинет мигом?
Волобуев не знал, обидеться ему или захихикать. На всякий случай рассмеялся. А Гришка уже запел вторую песню, где говорилось, что когда-нибудь ему стукнет полтинник, чего быть не может и никогда не будет. В принципе.
Старик Шишов
Мне скоро стукнет пятьдесят.
Ну, чем не возраст для поэта?
В мозгах бетон, глаза косят,
Не фокусируя предметы.
Я обносился, отощал,
Не попадаю пальцем в ноты,
Я даже духом обнищал,
Не говоря уж про банкноты.
Ну ладно, съем ново-пассит
Или повешусь, как повеса.
Поэт на проводе висит
Солидней гирьки и отвеса.
Успех и деньги – вот завет,
Нам от Державина дошедший.
После пятидесяти поэт -
Не гражданин, а сумасшедший.
Но я не брошусь под «оку»
И не запью, не стану в позу,
Я «ундервуд» приволоку
И перейду в сердцах на прозу.
Гришка раскланялся, отложил гитару и достал из комода плавленый сыр, банку шпрот и четыре пряника. Под разговоры эротического содержания, лихой квартет уговорил две бутылки портвеша за полчаса. Волобуев собирался уже сгонять за добавкой, но Шишову позвонили из редакции и предложили получить гонорар. Гриня выругался, но покорно урулил за деньгами, а девушки сразу прыгнули Максимычу на колени и принялись расстёгивать на нём рубашку. Волобуев бурно задышал и принялся беспощадно лапать проказниц за грудь и бёдра. Он представил себе секс на троих, и от этих мыслей у него даже в голове застучало. Однако девушки как будто чего-то ждали и не спешили отдать Волобуеву самое дорогое. Семён Максимович решил форсировать события, он обнял их за шеи, прижал к себе и поинтересовался.
– Шалуньи, а как насчёт секса втроём?
– Какого секса? – округлили глаза барышни.
– Такого, – игриво зажмурился Максимыч.
– Это будет стоить старику Волобуеву, – прикинула в уме Инесса, – всего двести баксов. Бабульки вперёд.
– Сколько!?
– Ну, хорошо, хорошо, сто, – поправила подругу Виолетта.
Читать дальше