Алексей Немоляев - За холмом, что скрывает рассвет

– Бедный ребенок! Я смотрю на твои руки и ужасаюсь! Знаешь ли ты, что во всем мире есть только одно место, где так измываются над людьми, где человеческое страдание – это валюта, по-другому не скажешь. Сколько шрамов носит на себе твое сердце!

Ее горло сковал вдруг скользкий противный комок, не дающий вздохнуть. Алиса была готова вот-вот потерять сознание.

– Пойдем, дитя! – воскликнул старик. – Здесь слишком душно.

Он взял ее за запястье, а другой рукой – приобнял за плечи. Ладони его были шершавыми и теплыми. Они прошли в другое помещение, служившее, вероятно, старику местом обитания. При свете дня старик прибавил в возрасте, стал выглядеть иссушенным, кожа приобрела мертвенный оттенок. Морщины стали похожи на глубокие рытвины, лицо трескалось как пережженная глиняная маска. Старик посадил ее за стол и принес воды.

– Лучше?

– Да, уже лучше, – ответила Алиса. – Кто вы? Только прошу, давайте обойдемся без загадок. В моей жизни и без того происходит многое, чего я не понимаю.

Старик некоторое время молчал, застыв в одном положении, направив взгляд в сторону. Часы в углу комнаты мерно отсчитывали убегающие секунды. Рядом с окном в вазе стояли три лилии. Окно – открыто, но холод с улицы в комнату не проникал.

– Даже не знаю, что тебе ответить, – начал старик. – Во мне нет ничего странного, как бы ты ни старалась увидеть. Я много путешествовал, и поэтому у меня имеется большой опыт – твои раны ни с чем не спутаешь. Мне очень жаль тебя.

– Не стоит. Я уже привыкла, – ответила Алиса. – Если у вас достаточно опыта, может быть, вы сможете мне помочь, – она облизала пересохшие губы. – Вы правы, я ребенок – ребенок, который ищет родных. Я долгие годы провела в рабстве, и всем сердцем я хочу их разыскать, а если их уже нет в живых – узнать, где они похоронены, и попрощаться. Я не смогу начать новую жизнь, пока не сделаю этого. Память всегда будет тянуть меня назад.

Старик внимательно слушал.

– Гром направил тебя? Он посвятил меня в некоторые вопросы, и я успел кое-что придумать, – быстро проговорил он. – Я помогу тебе, расскажу, что знаю. Но придется немного потерпеть – память уже не так резва, и потребуется время, чтобы припомнить некоторые моменты. Я помню времена жуткой смуты, когда жить стало совсем тяжело.

Я догадываюсь о твоей истории, но перед этим… – он запнулся. – В то время, о котором ты хочешь услышать, все началось с голода. Не помню, что стало его причиной, это произошло будто по щелчку – и город погрузился во тьму. Тысячи униженных и уничтоженных душ не находили себе места под ледяным солнцем. Мы искали спасения в любой жуткой лжи, которая обещала, что все будет хорошо. Уныние, неотвратимость, математическая точность смерти. Страданий я видел достаточно за это время.

Бывшие союзники, черт их побери, ничего и думать не хотели о том, чтобы отправить нам хоть какую-то помощь. Подыхаем ведь мы всегда в одиночестве! – старик взглянул на Алису и продолжил:

– Люди гибли тысячами. Как при чуме, трупами был завален весь город. Людей накачивали патриотической дрянью, так, что они шли против своих же, и гибли! Начался бунт. Людей расстреливали за подозрение в причастности к нему, но это не помогало. Да, вот так, – старик замолчал, нахмурился, будто потерял мысль.

– Что же было дальше?

– Бунтовщики взяли свое, победили, – ответил старик. – Я знаю, что ты хочешь от меня услышать. Только – ни о чем меня не спрашивай, просто сделай! Знаешь, стариковская интуиция редко подводит! – он усмехнулся, погладив бороду. – В те времена возглавлял движение один славный малый, но его уже нет в живых. Однако, кое-кто из его соратников еще жив. Надеюсь, Колибри напоет тебе что-нибудь интересное – навести его, расспроси обо всем.

– Колибри? Странное имя.

– Он священник, мастер, а многие священники носят такие имена. Колибри – птица, обладающая феноменальной скоростью. Возможно, это его всегда и спасало.

– Как же мне его найти? – Алиса вцепилась в старика острым взглядом.

– Сейчас я тебе расскажу…

В освещенном тусклыми свечами зале было невыносимо тесно, и стоял терпкий запах ладана. Толпа, заполнившая пространство от трибуны до толстых обитых железом дверей, гудела в ожидании проповеди великого мастера.

Под бой колокола, возвестившего о наступлении полудня, из потайной боковой двери вышел великий мастер и встал за трибуну. Толпа перестала шуметь, и на несколько секунд обитель погрузилась в молчание.