Владимир Зангиев - Дом с розовыми наличниками. История про странных обитателей

Это занятие нас очень увлекало, и иногда мы сами просили нашу добрую Снегурочку помедитировать.

В самый разгар полуденной жары, когда жгучее солнце достигает апогея в своей траектории и тень не простирается далеко, удлиняя своё материальное воплощение, а, млея от тепла, вяло стекает непосредственно под ноги, в час, когда протянутая длань гипсового вождя лишена визуального продолжения, – в лоно городского сквера устало ступает Старик, тяжело опирающийся на бамбуковую трость. Неторопливо он приближается к фонтану, подставляет под его освежающие струи морщинистые жёлтые ладони, ожидая, когда успокоится бешеное пульсирование в висках. Затем Старик вынимает голубой носовой платок в красно-чёрную клетку и погружает его в воду. Холст расправляется в воде и, колеблемый мелкой рябью, становится похож на развевающееся на ветру полковое знамя какого-то неизвестного государства. Сухие узловатые пальцы придерживают угол миниатюрного полотнища. Отрешённый взгляд по-старчески бесцветных глаз замирает, устремлённый в одну точку – на голубой квадрат в красно-чёрную клетку. Некоторое время Старик находится словно в оцепенении. (Вообще, старики в скверах учатся друг у друга искусству терпеливо дожидаться смерти). Но вот он вздрагивает, оживает, в нём проявляется движущая сила. Слегка отжав клетчатый платок, он прикладывает его к густо пигментированному лбу и направляется к бетонному постаменту, на котором высоко вознесён искусно изваянный гипсовый идол. В поисках тени Старик садится на одну из ступеней пьедестала и извлекает из кармана записную книжку, исписанную мелкими неразборчивыми каракулями. Он понуро склоняется и начинает старательно водить карандашом по бумаге, временами тяжко вздыхая и сердито шепча что-то неразборчивое.

Вездесущие воробьи привыкли к Старику и совсем не боятся его. Они свободно снуют возле самых его ног, отыскивая себе корм. Ни звонкое чириканье серых побирушек, ни временами возникающие меж ними потасовки из-за найденного в пыли зёрнышка не отвлекают пишущего от дела. Погружённый в своё занятие, старец начинает существовать вне времени, то есть, оно течёт само собой, не увлекая его своим потоком, а он периодически погружает свою ладонь в бегущий поток, горсточкой зачерпывает, словно воду, его проносящиеся мгновения и утоляет жажду души. Большей частью зачерпнутые мгновения оказываются прошлым, иногда – настоящим, изредка – будущим. Старик пишет письмо в прошлое.

Когда расцветший подсолнух солнца начинает слегка перезревать, вновь вырастают тени, а в сквере появляются шаловливые неугомонные ребятишки и дородные хозяйки выводят выгуливать породистых псов, – Старик распрямляет спину, одёргивает складки потёртых выцветших брюк и украдкой глядит на часы. За спиной возвышается тяжёлая громада памятника, тень вытянутой руки вождя стремится уже к другим горизонтам нежели было с утра.

…Она появляется каждый раз неожиданно. Пёстрая стайка счастливой молодёжи. Это его надежда. Слезящимися глазами Старик смотрит на них. Юные тела, наполненные порывом, с лёгкостью устремляются ему навстречу. Расступается узкая аллея, цветочные клумбы поворачивают соцветия к молодёжи, в струи фонтана вплетаются яркие ленточки радуг.

А как она шествует! Легко, непринуждённо, стремительно движется его надежда,

привлекая к себе восхищённые посторонние взгляды. Шлейф развевающихся волос, одурманивающая матовость кожи, естественная игра мышц, гармоничность телодвижений – это её благородная поступь. Как хорошо когда есть идеал, о котором можно мечтать!