Миланна Винтхальтер - Из Британии с любовью. from Britain with love

– Не надо полиции, – шипит и плюется, то ли слюной, то ли кровью. – Ты представляешь, на сколько лет меня упекут? Это все, конец, понимаешь?

Аксель молчит, задумчиво глядя в мертвые глаза Джошуа Коула.

– Никто не поверит, что это вышло случайно! – Эррен срывается то ли на крик, то ли на стон. – Мы постоянно с ним ругались, дрались даже, и все это видели!

Понимаешь? Не надо полиции, Аксель, пожалуйста! Пожалуйста…

Аксель по-прежнему молчит, будто коченеет на пару с Джошуа Коулом. Даже из хватки вырваться не пытается. Есть у него такой пунктик: когда надо о чем-то серьезно поразмыслить, он будто отключается от реальности, зависает на несколько минут.

Эррен не хочет смотреть на отца, боится, что распсихуется не на шутку. Смотрит только на застывшего Акселя, трясет его, царапает и пинает, как боксерскую грушу, тараторит, задыхается.

– Пожалуйста! Здесь даже незаконное вторжение не прокатит, этот ублюдок еще женат на маме… У них совместная опека над Бетани… Он имеет законное право находиться в этом доме… Мне конец, все, мне конец!

– Да заткнись ты! – Аксель рычит мальчишке в лицо так громко и внезапно, что даже сам вздрагивает.

Эррен разжимает пальцы, зажмуривается, кулем оседает в руках врача и начинает беззвучно рыдать. Истерика неизбежна, Аксель знал. Уткнувшись ему в грудь, Эррен беспомощно и сипло подвывает: «Я сдохну в тюрьме из-за этой кучи говна. Я не хотел, веришь? Он сегодня меня ударил, они подумают, что я отомстил. Сделай что-нибудь». Аксель встряхивает его за плечи, заставляет поднять голову и открыть глаза.

– Почему он здесь? – спрашивает. – Какого хрена Джошуа Коулу понадобилось здесь среди ночи, скажи мне?

Эррен знает. Точнее, догадывается, но в своей правоте уверен, и оттого ему становится еще страшнее.

– Бетани, – всхлипывает он и вновь опускает глаза. Жутко, мерзко, стыдно, и да, он действительно во всем виноват. – Он приехал за ней. Он считал, что… Что его собираются ограничить в опеке, и… Господи…

– Кто собирается?

Эррен стискивает зубы, сглатывает, хлюпает носом, но взгляда поднять не может. Все ясно: Аксель спрашивает не потому, что не знает ответа. Он хочет услышать, желает, чтобы Эррен сам это произнес. Эррен шепчет: «Ты».

– Вот как, – Аксель вздыхает, облизывает губы, выдерживает свою излюбленную мучительную паузу. – Значит, Коул решил выкрасть Бетани, потому что «кто-то» наплел ему, будто я намерен лишить его отцовских прав. И, разумеется, «кто-то» сказал это прилюдно. Я ничего не путаю, а?

Эррен вжимает голову в плечи и еле слышно отвечает «ничего». Аксель бьет открытой ладонью, наотмашь, так, что мальчишка снова скользит носками по кровавой каше, теряет равновесие и падает на пол рядом с мертвым телом. Боли нет, Эррен слишком взвинчен и опустошен, чтобы ощущать хоть что-нибудь. Лежит, подтянув колени к груди, бессвязно бормочет, что не хотел, что не переживет этого дерьма, и что не надо полиции, ради Бога.

Почему нельзя включить обратную перемотку? Надо было сидеть в своей комнате и не высовываться. Взять к себе Бетани. Позвонить в участок, как только услышал шум. Меньше пить. Не ездить на этот чертов праздник. А теперь все кончено. Аксель решит, как правильно, он всегда поступает по совести. Через десять минут здесь будут полицейские, эксперты и прочие сволочи в форме. Через час Эррена закроют в холодной камере. А лет через двадцать, если повезет…

– Ладно, – говорит Аксель. – Вставай.

Он не встанет, ни за что, до тех пор, пока офицеры силой не поднимут его с пола. Пока не застегнут на нем наручники, черта с два он сдвинется с места. Эррен мотает головой: «Я не хочу, не хочу». Аксель хватает его за подбородок, заставляет смотреть на себя. Какой же он невыносимый с этим своим взглядом «в душу». Выжигает нутро, выедает, как кислота. Надоело, как все надоело…

– Послушай, – говорит Аксель. – Я хочу, чтобы ты знал. То, что я сейчас собираюсь сделать – не ради тебя, а ради твоей матери и сестры. Это ясно?

Эррену ни черта не ясно, но он зачем-то кивает. Какая разница на что соглашаться, если ты и так по уши в дерьме?

– Хорошо, – продолжает Аксель. – А теперь возьми себя в руки, встань и выполняй все в точности, как я скажу. Быстро и без истерик.

***

23/10/2016

Кухня

Холл

Половина четвертого утра, но до рассвета еще далеко. Свет в кухне приглушен и, кажется, слегка вибрирует, окрашивая охрой деревянные панели стен. Аксель сидит за противоположным краем стола, в бесконечных милях от Эррена, недосягаемый, но взгляд его так тяжел, что равняет с землей. Тишина висит напряженная, будто накачанный воздухом шар, будто готовый разорваться нарыв, будто аорта, переполненная грязной кровью. Эррен опрокидывает миллионный уже стакан скотча, захлебывается, потому что раздраженное спиртным горло нещадно саднит. Аксель разбивает молчание коротким «Прекрати это».