Игорь Маранин - Целый человек ищет женщину. Очень странная фантастика

– Ахм..м…м… Чё? Кто?

– Просыпайся давай.

– Кто это?

– Лесоруб. Дерево лицензировано для проживания и питания?

Сон с древожуя как рукой сняло. Длинная рука его метнулась за паспортом в дупло, глаз на ложноножке открылся и уставился на Маду.

– Ты не лесоруб! – возмутилось существо. – Чё надо?

– Дорогу спросить. Где тут в скале статую высекают?

– Ты из-за этого меня разбудил?!

– За топором сходить?

– Чё сразу за топором? Чё за топором? Вышку ржавую знаешь, где березы вкусные растут? От берёз вниз иди, в карьер, там твоя статуя. Слышь, Целый, закурить не найдётся?

– А у тебя лёгкие есть? – удивился Мада.

– Есть, – признался древожуй. – Бродячие торгаши надули. Клялись, что чистые – я и позарился, а оказалось – курильщика. Как проснусь, так сразу тянет. Уж и кору жевал, и мох с сухими листьями, и чё тока не делал – всё без толку.

– Сочувствую, – ответил Мада. – Сам курил, знаю.

– Слышь… – замялся древожуй. – Ты зачем к статуе идёшь?

– Оно тебе надо знать?

– Разбудил же… Теперича не засну, маяться стану. Зимой к нам торговцы не ходют, видишь – сплошь сонное царство. Не с кем торговать. Я вот чё вспомнил: рукозмеи говорили, от статуи той всякие болячки проходят. Тута в сентябре целая процессия проползала тудысь и обратнось. У их за дорогой безмозглая кожа завелась – говорят, аж из Африки приползла. Оказалось, заразная. Кожу ту сожгли, а сыпь от неё вывести не могли. Пока до статуи не сползали…

– Хочешь от тяги к куреву избавиться? – сообразил Мада.

– Агась. Донеси, будь другом. Я тама и останусь, берёзы тама вкусные.

– Ну залазь на плечи, – вздохнул Мада и повернулся к дереву спиной.

Рука у древожуя была одна, но пользовался он ей виртуозно. Вот только лезть на плечи это существо не собиралось: рука стремительно выхватила из дупла стальную струну и стянула человеку горло.

– Чё, Лесоруб, дотыкался? Тута тебе не в полисе, тута Борок. Пароль от от кошелька – быстро!

– А потом что? – прохрипел Мада. – Отпустишь – я с тебя живого шкуру сдеру. Задушишь – что с телом делать станешь? Ты же не падальщик, сразу видно. Может, миром разбредёмся, пока не поздно? Я тебя к статуе отнесу – и пальцем не трону.

– На хрена мне тудась? – мерзко захихикал древожуй. – Курил, курю и курить буду. А тушку снег запорошит, не спортится тушка. Трупожорам продать можно. Ты к кошельку доступ открывай – тадысь мирно разбредёмся. Не боюся я тебя, не боюсь – я стрункой знашь, как владею?

«Не отпустит, – пронеслось в голове Мады, – до денег доберётся, а потом задушит. И трупожорам продаст, про них не соврал». Вслух же он с сожалением произнёс:

– Зря ты так, существо.

Лицо Мады как-то оплыло, обабилось, из глаз выкатились слезинки – по щекам, по шее, по струне.

– Уу-у-у-у! – взвыл древожуй, разжимая пальцы, и невольно давая пленнику вырваться из смертельных объятий. – Больно! Больно! Уу-у-у! – кричало существо и отчаянно трясло крупной мясистой пятерней. – Что ты сделал с рукою?! Уу-у-у!

– Горьки мои слёзы, – потирая ладошкой шею, ухмыльнулся Мада. Он зачерпнул ладошкой снег и, наклонившись, двумя руками хорошенько растер физиономию, отчего она сразу посвежела и помолодела.

Борокские карьеры лежат в южной части терраполиса, у самого моря. Землетрясения и глобальное потепление изменили рельеф: море разлилось и затопило огромные территории. Рельсы железной дороги оказались на дне, теперь по ним путешествуют экстремалы из числа безголовых, устраивая гонки на подводных платформах. В заброшенных карьерах обитают редкие особи вроде одиноких почек, приспособившихся жить на деревьях и ядовитых зубов, торчащих на тонких и длинных шеях прямо из земли.. Деревья, некогда посаженные человеком, разрослись, разметали семена, умерли и возродились в своих потомках – теперь здесь стоял настоящий лес, и котлованы карьера наполнились водой и превратились в озера, а на их отвесных скалах поселился серо-зелёный мох, рассыпающийся при прикосновении в пыль. С весны по осень множество ротоладоней охотятся здесь за дождевыми червями – это и пища, и товар для рыбаков, но зимой эта бурная жизнь замирает, и охотники мигрируют в море, в глубинах которого обитают почти до мая. До статуи Мада добрался без приключений, никто больше не пытался напасть на него – зимой в Бороке достаточно безопасно. В скале бывшей каменоломни выдолблен был грот со сводчатым потолком, а в нём – статуя. Рядом с гротом возвышалась большая груда камней. «Могила отшельника, – догадался Мада. – Интересно, кто его похоронил?» Он обошел могильный курган, затем оборотился к статуе: каменный человек, разметавший руки по поперечной балке креста и склонивший голову на грудь, нависал над ним, внушая неведомое раньше чувство – терпкую смесь ожидания с недоверием.