Владимир Липилин - Ассоциация содействия вращению Земли. Сборник рассказов

– Так как же их тренируют? – повторил я дяде Саше свой вопрос.

– Ну, как? – глаза его степенно поглощали шоссе. – Вот они ещё только из яйца вылупились, а уже видно: этот будет драться, а этот, – переключил он скорость, – пусть так ходит.

– О! – всполошился сидевший со мной плечом к плечу Николай. – Как в футболе!

– Но и тот, которого ты определяешь в бойцы, ещё через многое должен пройти. Он либо шебутной чересчур, горячий. Такого надо на землю спускать, чтоб не зарывался. Или, бывает, прыжок никакой – надо ставить, кому-то силы удара не хватает.

– Я ж говорил, как в футболе! – укрепил свою мысль Николай.

– Или вот, допустим, «любки», – кашлянул дядя Саша в кулак. – Некоторые сгонят всех в одну кучу, гусак ходит-ходит, то на эту вскочит, то на другую. Анархия, бляха-муха. Но так можно разве? Тут надо наблюдать: ага, на эту глаз положил. Раз её – и отсадил к весне. Тогда у них и тяга друг к другу будет. Он порвёт всех за нее. У моего вон три их, бабы-то, – неожиданно сказал он, – и со всеми, тьфу-тьфу-тьфу, справляется.

Он подождал, пока мы обгоним фуру, сказал потом:

– Но любимая, конечно, одна. Я её у соседа купил. Один раз слышу, мой с ней через три двора перекликается. И как они это делают… сердце заходится. Ну, я пошёл, еле уломал. Бешеные деньги, между прочим, отдал. И вот он за ней ухлёстывает, что ты! Прошлый раз с Петькиным Красина гусем схлестнулся, дыхалку ему сбил, и, пока тот очухивался, он уж на нее вскочил, оттоптал благополучно, и обратно драться. Пять лет никому не проигрывает уже с ней.

Здесь Николай ничего не добавил, он молча смотрел в окно на перелистывающиеся пейзажи, думал.

– А от меня жена ушла, – сказал совсем без тоски даже. – Уехала в Волгоград и не вернулась.

– Ну, ты бы узнал, жива ли? – сказал я.

– Конечно, узнал. С дирижёром филармонии живет. Ты не подумай, она хорошая. Я говно.

Он достал из-за пазухи бутылёк, приложился, утер ладонью выступившее на глазах благодушие. Потом вдруг опять всполошился, стал пытать меня футбольной статистикой.

– Кто был единственным в Советском Союзе капитаном футбольной и хоккейной сборной?

– Бобров, – пожал плечом я.

Далее он спрашивал о первом обладателе «Золотого мяча», о человеке, который первым забил 400 мячей в чемпионате СССР.

Где-то я угадывал, и он досадно бил ладонью об ладонь, будто проиграл мне лошадь. Где-то я давал маху, и он радовался, как пацан, подскакивал на сиденье, бился башкой об крышу и колотил себя в грудь, туда, где сердце размягчал алкоголь, и оно становилось податливым, точно свинец.

– Коля у нас знаменитостью, между прочим, был, – сделал заявление дядя Саша. – Токарь, слесарь, жестянщик. В «Сельхозтехнике» на нём весь парк комбайнов, зилов и газонов держался. Уазики там. Но это ладно. Он еще у нас местным Гаринчей был. В команде «Волга» во втором дивизионе лучший бомбардир три года. Ты, поди, про такую команду-то и не слышал?

Я честно сознался, что нет.

– Ну, вот, а он каждый год по 28 мячей заколачивал.

– Один раз двадцать пять, – уточнил Николай и шмыгнул носом.

– А потом что же?

– Известно, что, – дядя Саша посмотрел на Николая в зеркало. – Начальство сказало: ша, бля. Хорош тряхомудием заниматься. Техники негодной больно много в тот год скопилось. А он – футбол.

– Пришлось запить, да?

– Почему сразу запить, – немного обиженно произнес он.

– Просто ушёл из футбола и все. Надо чем-то одним заниматься хорошо.

Он помолчал, потом докончил тару, сказал:

– Ты не думай. Я ж не пропойца какой. Просто бывает так, душа поеёт, надо, понимаешь.

Я его, кажется, понимал.

Село Сосновское, где проживают Николай и дядя Саша – обыкновенный, можно сказать, населенный пункт советского типа. Серые пятиэтажки, облезлые коты с сонными мордами, подозрительные личности на скамейках. Дядя Саша проживает в одной из таких пятиэтажек на окраине. Зато прямо у его подъезда стоит крепкий сарай, похожий на зимовье сибирских охотников. Внутри, как в галерее. Старые портреты вождей – Ленина, Сталина, Хрущева и Брежнева. Обнаженные красавицы, выдранные из разворотов журнала «Плейбой». Хлев разграничен для разной живности перегородками. Посередке выводок со свиноматкой, напротив – боров, лежащий на громадном пузе, который сопит так, что разлетаются в сторону с пола опилки. Над каждым животным табличка с именем, прочая информация. Прямо-таки немецкая какая-то дотошность. «Сара», – значится над небольшой свиньей. «Оплодотворял 25 января без возбудителя».