Сергей Шишков: Эхо любви. Роман

Покрутившись перед зеркалом, она вдруг сказала:

– А теперь мыть руки и к столу. Пойду накрывать обед. Печь у нас хорошая получилась.

Ваня мыл руки, наблюдая за тем, как бабушка, открыв заслонку, ухватом вынимала из печи, пышущей жаром, чугунки, горшки да сковороды и вываливала большой ложкой их содержимое на глубокие тарелки.

Ваня успел помочь бабушке носить их на стол, за которым уселись его отец и дедушка.

Ему было приятно вновь оказаться дома, в кругу родных людей, видеть их заботу, сочувствовать их постаревшим лицам и радоваться их открытости и желанию делать добрые дела.

Сытная и здоровая еда пришла мужчинам по вкусу. Иван давно не ел такого аппетитного борща с косточкой, тушёной картошки с солёным огурцом, драников.

Пётр Гаврилович, желая похвалить свою жену и глядя на неё, сказал:

– Не та хозяйка, что много говорит, а та, что щи варит. Наша хозяйка дом держит крепко, и с печью справляется отлично.

Мавра Анисимовна, услышав похвалу, ответила:

– Для вас стараюсь. Кто голоден, тот и холоден. Знаю, что только поп да петух не евши поют.

Обратившись к Ване, она произнесла:

– Ванечка, ешь-пей, всё своё, домашнее. В экспедициях ты совсем отощал. Я тебе сейчас молочка топлёного принесу. Помнишь, как ты пенку любил? Вот, целый кувшин молока стопила, – она быстро поднялась, а через минуту принесла его в обеих руках.

Поставив на стол подгорелый кувшин, она стала с его внутренней стороны ложкой соскребать подгорелую пенку и класть в чистую кружку. Затем, налив туда густого горячего молока и сказав «Ванечке первому», протянула её ему. Ваня взял в руку кружку и, почувствовав её обжигающую силу, сразу поставил на стол, чтобы потом медленно и с огромным удовольствием мелкими глотками впитывать в себя эти коричневатого цвета протопленные сливки.

Уже после обеда ему стали задавать разные вопросы, на которые он старался отвечать уверенно и по – взрослому. Они в основном касались его экспедиции на Урал.

Пётр Гаврилович в основном расспрашивал об опасностях путешествия и уральских городах. Он сам за свою жизнь ещё никуда не выезжал, поэтому ему было интересно узнать о новых землях.

Иван Петрович больше спрашивал о людях, с которыми Ваня проводил своё время. Ему интересно было узнать о его друзьях, насколько их действия и мысли влияли на развитие его сына.

Только к вечеру, когда солнце уже наклонилось к горизонту, он вышел из дома.

Пахнуло тёплой свежестью предстоящего вечера. Стоя на крыльце дома, он вновь обратил внимание на свежие полосы дощечек, которые чёткими вертикалями оживляли забор, и представил себе двор без этих ворот, как это было раньше. Тогда он иногда после бабушкиной дойки сам выпускал из сарая корову, а та свободно выходила на переулок и включалась в стадо, которым руководил нанятый жителями переулка и всей улицей пастух. Запомнился ему даже не сам пастух, а пуга, длиной метров пяти, которой он больно хлестал коров, чтобы те его слушались, он видел это стоя прямо на открытом дворе.

Пугой, как важным инструментом пастуха, он одно время очень интересовался и даже держал её в руках, но ему было жалко коров, особенно свою Бурёнку, которой, как он думал, тоже доставалось.

Теперь, подумал Иван, отсюда этого уже увидеть невозможно. Замкнутый забором двор сосредоточил его внимание на отдельных деталях, уводивших его в то время, когда приезжал сюда каждое лето. Он любил этот двор, потому что здесь царила свободная от пристального внимания родителей и городской питерской жизни обстановка.

Стоя на крыльце, ему казалось, что оно нисколечко не изменилось: тот же навес, то же топчан – место для ведра воды, которое было всегда наполнено. Как вкусна была тогда холодная вода! Набегаешься с ребятами и скорее к ведру, зачерпнёшь её в кружку и залпом всю опустошишь в себя.

Он и сейчас не удержался и подошёл к ведру. Та же кружка лежала рядом с ведром. Зачерпнув ею воду, внимательно рассмотрел, как она всколыхнулась в цинковом ведре, словно играя с ним.

Выпив воду, Ваня спустился со ступенек крыльца во двор, заметив, что дедушка низким забором отделил его и со стороны огорода, который сильно изменился. Это был скорее не огород, а сад. Те маленькие деревца, которые он видел лет пять назад, выросли и превратились в большие деревья, на которых висели покрасневшие яблоки.

Но прежде чем пройти в сад, он зашёл в сарай. Там тоже всё было по-прежнему: та же пунька, за дверцей которой хрюкал поросёнок, на отдельной широкой полке лежали дедовы инструменты, а в углу были набросаны колотые дрова. Ваня решил по лестнице забраться на чердак в то место, где ранее дедушка хранил сено. Раньше он любил забираться туда. Хорошо было лежать на сухом сене и вдыхать в себя аромат необыкновенных запахов. А ещё он любил через небольшое окошко, вырезанное дедом в самом верху, просматривать окрестности: оттуда хорошо была видна почти половина города и широкая низина с протекавшей посередине рекой.