Сергей Шишков - На грани высоты и падения. Роман

Две недели Анатолий Дмитриевич находился в постоянном ожидании ареста. Некоторых из его друзей, также вероломно уволенных с работы, уже взяли, о чём сообщили им их жёны.

В конце января пятьдесят первого года пришли и за ним, о чём Ивану сообщила жена Анатолия Дмитриевича.

Она сама явилась к нему домой со своей дочерью Надей, боясь оставаться у себя.

– В тот вечер мы рано легли спать, – рассказывала Светлана. В два часа ночи к нам постучали. Я подошла к двери и спросила:

– Кто там?

Мне ответили:

– Открывайте, у нас ордер на арест Анатолия Савкина. Сердце моё застыло, и я не могла пошевельнуться. Руки и ноги окаменели, я даже не смогла сделать ни одного шага. В дверь постучали с новой силой, и я только смогла крикнуть «Толя! Вставай!». Муж спрыгнул с кровати, подбежал ко мне и усадил меня на стул. Потом, подав мне халат, стал одеваться сам.

С другой стороны стучали громко, не переставая, а когда Анатолий открыл дверь, трое военных просто вломились в квартиру.

Один из них, закричал:

– Кто здесь Савкин?

– Я, – спокойно сказал мой муж.

– Вы арестованы, одевайтесь.

Анатолий успел подойти ко мне, сидящей на стуле, поцеловал меня и сказал:

– Прощай, моя Светланочка. Поцелуй за меня доченьку Наденьку. Я буду думать о вас.

Его просто вытолкнули из двери. Я поднялась со стула и сумела дойти до окна, из которого был хорошо виден весь проспект. Под одним из фонарей стоял автомобиль чёрного цвета. Через минуту к нему подвели Анатолия, втолкнули в заднюю дверь, и машина тронулась, растворившись в сумраке. Больше я своего мужа не видела. В эту минуту меня обдало таким жаром, что я, теряя сознание, опустилась на пол.

Открыв глаза, увидела испуганное лицо дочери:

– Мама, что с тобой? Где папа? – спросила она.

На что я слабым голосом ответила:

– Доченька, папу забрали дяди, а мне очень плохо. Принеси воды. Она принесла воды и обняла меня. Я прижалась к её рукам и несколько минут находилась в забытьи, пока до моего сознания не дошло, что со мной находится моя дочь и нельзя пугать ребёнка. Открыв глаза, я ей сказала:

– Доченька, иди спать, а я сейчас приду к тебе. Она ушла, а я, посидев ещё с полчаса в отрешённости от произошедшего события, вернулась к ней. Уснуть мы больше уже не смогли, а утром, не выдержав переживаний, пришли к вам.

Надежда Петровна долго успокаивала её, предполагая скорое возвращение домой Анатолия.

Но Светлана сказала:

– У меня душа разрывается. За что его арестовали? Ведь он никогда и никому ничего дурного не сделал.

Иван был потрясён, узнав историю Анатолия Дмитриевича. Он надеялся, что всё закончится благополучно, и его отпустят, но в душе тревога появилась и у него.

Светлана с дочерью несколько дней провела у Надежды Петровны, боясь возвращения домой.

В это же время Иван получил неутешительные письма из Златоуста, в которых сообщалось о слабом здоровье Ростислава Викторовича. Ксения Григорьевна очень беспокоилась за его жизнь и боялась, о чём ей сообщили врачи, что жить ему осталось недолго и что в любую минуту его слабое сердце может остановиться навсегда.

Иван из-за смольнинских событий поехать в Златоуст не мог, но написал письмо, изложив в нём некоторые подробности событий. О своём приезде к ним он не сказал ничего.

Тревожное состояние в ожидании чего-то худшего не покидало его. По-прежнему ходили слухи о новых арестах, их приносила с собой Светлана, часто посещавшая их. Она же известила, что арестованных подвергали допросам и пыткам.

Прошёл ещё целый месяц, когда в конце марта пятьдесят первого года и в квартиру Ивана ночью грубо постучали. Дверь открыла Надежда Петровна.

Её спросили:

– Где Иван Шишков?

– Дома, – ответила она.

Один из военных отодвинул её и сказал:

– Он арестован. Пусть выходит.

Надежда Петровна, не впуская военного в комнату, где спал её внук, стала громко звать сына:

– Ваня, скорее иди сюда, – и, обратившись к военным, спросила:

– За что?

– Вот ордер на арест, – сказал военный и показал какую-то бумажку за печатью и подписью.

Вышел Иван. Он посмотрел на бумагу и стал собираться, говоря:

– Я никакого преступления не совершал.

– Скорее собирайся, там разберутся, – грубо ответил военный.

Иван зашёл в спальню к сыну, но будить его не стал, а только внимательно посмотрел на блаженное сонное его личико, и, дотронувшись до него рукой, нежно погладил. Затем вышел, поцеловал маму и сказал:

– Мама, я ни в чём не виноват. Прости меня, если доставил тебе излишнее волнение, уверен, что меня утром отпустят, – и вышел вместе с людьми в форме.