Михаил Успенский - Гиперборейская чума

– Орёт, не унимается, – напомнил Агафонкин. Все поднялись и устремились в дверь.

Дело оказалось похуже, чем внезапные роды. Полковник Красноштан накаркал. Били негра. То есть уже не били, а добивали. И не шайка бритоголовых, а один очень крупный человек. В клетчатых люберских штанах.

– Стоять! Руки за голову! Милиция!

– Оставь сапога, тварь!

– Нашёл место!

Агафонкин перетянул хулигана по плечу дубинкой. Хулиган выпрямился, резко повернулся к обидчику и рюкзаком сшиб подвернувшегося Кирдяшкина с ног. Штаны превратились во взметнувшуюся юбку – а глаза у хулигана были такие, что свистнувшего кулака Агафонкин попросту не заметил…

…Потом люди рассказывали, как на станции «Сокол» прекрасная девушка в одиночку отбивалась от целого взвода ментов-беспредельщиков, ломая им руки, рёбра и челюсти, как одолели-таки поганые русскую богатырку, прыгнув ей на спину, и как внезапно получили подтверждение слухи о гигантских крокодилах, делящих московские подземелья с гигантскими же крысами. Откусили голову ментовскому генералу, не ушёл тать от расплаты!..

На самом деле никакого подкрепления к наряду не пришло. Лейтенант Ситяев и двое уцелевших бойцов, проявив истинно ковылкинскую сноровку, сумели в конце концов, ухватившись за рюкзак, опрокинуть противника навзничь. Не устоял на ногах и лейтенант, повисший на рюкзаке. И тут случилось самое жуткое. Клапан прорвался, как бумага, и из отверстия надвинулась чудовищная шипастая голова с огромной раззявленной пастью!

Остальное довершило воображение Ситяева, воспалённое любимыми им американскими боевиками. Что он успел крикнуть на прощание – не знает никто, поскольку все звуки вместе с издающей их головой исчезли в пасти монстра.

Очнувшийся Агафонкин увидел, что его прекрасная оскорбительница полусидит, опираясь на свой рюкзак, одной рукой прижимает к груди сумочку, а другой рукой вращает над головой бидоном, отбивая удары дубинок Кирдяшкина и Викулова. Позади девушки стоит на карачках лейтенант Ситяев, а голова у него не своя, и эта страшная голова пытается заглянуть в рюкзак. Агафонкин решил, что очнулся слишком рано, и снова закрыл глаза, не забывая, однако, прислушиваться к голосу молвы.

– Неотложку вызовите!

– Он же задохнётся!

– Всех бы их туда…

– Всё-таки маленькие головы у ментов делают…

– Это ещё кострючок! Вот белуги на Каспии…

– Он что там, наркоту ищет?

Когда Агафонкин услышал дикий хохот, то рассудил, что настало время приходить в себя. На воительницу уже надели наручники, а какой-то усатый доброхот из толпы швейцарским офицерским ножом одним молниеносным движением с хрустом разр е зал пасть осетру. Наконец голова Ситяева с мерзким чмокающим звуком вышла на свободу.

– Ну и рожа у тебя, лейтенант! – сказал доброхот, вытирая нож об рюкзак.

Ситяев некоторое время хватал ртом воздух, потом закашлялся. Голова его была вся покрыта кровавой слизью.

– Ну, сука, – сипло сказал он. – Ну, всё!

– А где сапог-то? – спохватился Кирдяшкин.

Действительно, Джеймс Куку не стал дожидаться развития событий, а, прихватив неосмотрительно поставленный на пол кейс доброхота-освободителя, тихо-тихо смылся.

Как ни странно, доброхот не стал поднимать шум и тоже растворился в негустой толпе.

Когда пленницу повлекли в дежурку, сержант Агафонкин, как бы стыдясь своего неучастия в схватке, принялся разгонять народ, причём исключительно жестами, и, видя выражение его лица, люди повиновались безоговорочно.

Потом он сходил в вестибюль к аптечному киоску (идти пришлось далеко, поскольку тот киоск, что напротив поста милиции, не работал сегодня), взял упаковку анальгина и тюбик гепариновой мази. Слухи в сильно искажённом виде уже докатились до периферии, поэтому киоскёрша долго не отпускала сержанта, выпытывая подробности. Сперва он отвечал скупо, всё ещё жестами, но потом, чувствуя, что челюсть кое-как движется, разговорился.

– Никакой не крокодил, – сказал он. – Осетёр. И вообще не болтай. Контрабандой тут пахнет.

Выслушав пару медицинских советов, он двинулся назад. Разложили ребята мочалку или ещё нет? – пришло ему в голову. Он торопливо вернулся к киоску, где, краснея, ткнул пальцем в презервативы и на пальцах же сперва попросил три, а потом, подумав, целых пять. Обратно он шагал чуть быстрее. Воображение пошло вразнос – должно быть, от удара. Первым, конечно, будет Серый, думал он. А потом я. А потом ей понравится. А потом отдадим пээмгэшникам с собакой. А в бидоне, наверное, мёд…