Олег Боченин - Орёл в курятнике

Не привыкла Наташа к грубости. Отец Ефим Родионович на мать никогда не кричал, с детьми был строг, но справедлив и терпелив. Время было уже не домостроевское. Женщины и книжки читали, и кино смотрели. Старая бабья доля ими уже не воспринималась, как обязательная. Все должны были работать и экономическая зависимость от мужа, как в прежние времена, исчезла. Женщин в семье держала любовь или долг, когда любви не было, но не страх и не зависимость.

Наташа, воспрянув в замужестве, снова стала рисовать, хоть и редко, но вскоре вовсе бросила это занятие.

– Андрей, смотри, какой натюрморт удачный у меня получился, – как-то, совсем скоро после свадьбы, показала она рисунок вернувшемуся с работы мужу.

Тот вместо похвалы буркнул:

– Лучше бы ужин сготовила, в доме шаром покати.

– Где же шаром, вот ведь – целая кастрюля борща.

– Вчерашний…

– Так ведь вчерашний даже вкуснее!

– Вкуснее?! – схватил он рисунок жены, порвал со злости, кинул в печку, туда же полетели и кисточки. – Вот твой натюрморт! А ещё раз предложишь мне вчерашний обед на ужин, я из тебя самой натюрморт сделаю! – пригрозил муж.

Традиции. Любви и уважения такое поведение Андрея Наташе не добавило. Канат, крепящий семью, трещал, нити его гнили и рвались и конец был определён.

Однажды Петя нечаянно уронил с полки макет сторожевого корабля, на котором служил Коноплёв, он же сам его, этот макет, и сделал. Андрей распсиховался и так ударил Петьку, что тот отлетел к стене и потерял сознание. Наташа схватила мальчика и в чём была сбежала с сыном к родителям. Навсегда.

Ефим Родионович дочь принял и поддержал. Вся родня Сечкиных и Коноплёвых Андрея осудила. Петину немощь все связывали с отвратным поведением Андрея во время беременности жены. Тот случай ему простили, а этот не простили. Сечкины и Коноплёвы происходили из старых казачьих родов, где семья была высшей ценностью, а дети – высшей наградой, даром божьим.

Коноплёв бросил семью и уехал из рыбацкого колхоза. Ну и бог с ним! А у Наташи с Петькой началась новая жизнь. Ефим Родионович стал поговаривать о переезде в город, но дочь – наотрез. К двадцати восьми годам Наташа к своей жизни привыкла, менять уже ничего не хотела, здесь – в Порт-Стрелке – подруга Вера, работа, свой угол, хозяйство, родня.

А ещё когда сбежала от мужа, взяла да и поступила в пединститут на заочное на факультет изобразительных искусств. Искусство снова вернулось в её жизнь всё теми же натюрмортами. Пробовала Наташа писать портреты – на Петьке тренировалась. Но сын был непоседой. Портреты малыша получались «кошмарными» по выражению подруги Веры. Других желающих позировать Наташе не нашлось и натюрмортами да пейзажами её творчество ограничилось.

В своём доме Наташа с сыном давно уже жили лишь по выходным, только зимой она забегала к себе через день, чтобы протопить печь. К деду Петька явился весь в пыли, таща за собой портфель размером ровно в половину мальчишки. С недавнего времени чуб у мальчика стал завиваться как у старорежимного приказчика, из-за чего Петька выглядел шкодой, а тут ещё и весь помятый, одно слово – воробышек-хулиган.

– Откуда ты пришло, такое чудо?! – вопросил дед Ефим.

Сечкин-отец лишь недавно сам расстался с чубом, заменённым на лысину. Причём, волосы в свои шестьдесят три года имел природные, без единого седого волоска. Несмотря на своё казачье происхождение, внешность у Сечкина была заурядной мужиковской. Красавцем Ефим не был, но лицо имел приятное, добродушное, улыбчивое. Добротой и победил милашку Дашеньку, как звали будущую жену Ефима в рыбацком посёлке.

– А! – махнул рукой мальчик, отправив пинком портфель в угол прихожей. – Учебный год закончился, а за лето я вырасту. Разве не вырасту?

– Обязательно вырастешь, – подтвердил дед.

– И эта форма мне не понадобится.

– Философ! – язвительно изрёк дед. – Переодевайся быстро, пока наши бабы тебя не увидели. А то закончится твоя философия в углу на горохе.

– Уже и подраться нельзя… – недовольно проворчал внук.

– Стоять! – рявкнул дед. – С кем дрался?

– Со всеми…

– За что?

– Они меня косым дразнили.

– Ну?

– А я не косой, я косоглазый!

– Кто кого? – дед спрятал улыбку за нарочитым зевком.

– Ничья, – вздохнул Петька. – Я как за дрын ухватился, так они все и сбежали. Ну не буду же я с дрыном за ними по всему посёлку носиться? Завтра продолжим. Дрын я у калитки оставил. Ты его не трогай!